Философия и социология гуманитарных наук

Следующим автором, писавшим о несобственной прямой речи, был Калепки («Zeitschrift f. roman. Philol.», XIII, 1899. S. 491 – 513). Он признал несобственную прямую речь совершенно самостоятельной третьей формой передачи чужого высказывания и определил ее как скрытую или завуалированную речь (verschleierte Rede). В необходимости отгадывать, кто говорит, заключается стилистический смысл этой формы. В самом деле: с абстрактно-грамматической точки зрения – говорит автор, с точки зрения действительного смысла всего контекста – говорит герой.

В анализе Калепки бесспорно заключается шаг вперед в рассмотрении нашего вопроса. Вместо механического сложения абстрактных признаков двух шаблонов, он пытается нащупать новое положительное стилистическое направление нашей формы. Калепки верно понял и двуликость несобственной прямой речи. Однако, эта двуликость определена им неправильно. Никак нельзя согласиться с Калепки, что перед нами – замаскированная речь и что в угадывании говорящего и заключается смысл приема. Ведь никто не начинает процесса понимания с абстрактно-грамматических рассуждений, а потому каждому с самого начала ясно, что по смыслу говорит герой. Трудности возникают лишь для грамматика. Кроме того, в нашей форме вовсе нет дилеммы «или – или», но specificum ее именно в том, что здесь говорит и герой, и автор сразу, что здесь в пределах одной языковой конструкции сохраняются акценты двух разнонаправленных голосов. Мы видели, что и явление подлинной скрытой чужой речи имеет место в языке. Мы видели, как подспудное действие этой запрятанной в авторском контексте чужой речи вызвало своеобразные грамматические и стилистические явления в этом контексте. Но это – иная модификация «чужой речи». Несобственная же прямая речь – речь явная, хотя и двуликая, как Янус.

Главный методологический недостаток Калепки в том, что он истолковывает наше языковое явление в пределах индивидуального сознания, ищет его психических корней и субъективно-эстетических эффектов. К принципиальной критике этого подхода мы еще вернемся при рассмотрении воззрений фосслерианцев (Лорк, Э. Лерч и Г. Лерч).

Концепция Балли.

В 1912 году по нашему вопросу высказался Балли (G.R.М., IV, S. 549 ff., 597 ff.). И в 1914 году он снова, отвечая на полемику Калепки, вернулся к нему в принципиальной статье, озаглавленной «Figures de pensée et formes linguistiques» (G.R.M., IV, 1914, S. 405 ff., 456 ff.).

Сущность воззрения Балли сводится к следующему: он считает несобственную прямую речь новой, поздней разновидностью классической формы косвенной речи. Образовалась она, по его мнению, следующим образом: il disait, quʼil était malade > il disait: il était malade > il était malade (disait-il)[354]. Выпадение союза que объясняется, по Балли, новейшей тенденцией, свойственной языку, предпочитать паратаксические сочетания предложений гипотаксическим. Далее Балли указывает, что эта разновидность косвенной речи, которую он и называет соответственно style indirect libre, не является застывшей формой, а находится в движении, стремясь к прямой речи, как к своему пределу. В наиболее выразительных случаях, по Балли, трудно бывает определить, где кончается «style indirect libre» и начинается «style direct». Таким случаем он считает, между прочим, приведенный нами в примере четвертом отрывок из Золя. Именно в обращении кардинала к Богу: «ô Dieu! que ne faisiez vous un miracle» – одновременно с признаком косвенной речи (Imperfectum) поставлено в обращении второе лицо, как в прямой речи. Формой, аналогичной style indirect libre, в немецком языке Балли считает косвенную речь второго типа (с пропуском союза и с порядком слов в прямой речи).

Балли строго различает лингвистические формы («formes linguistiques») и фигуры мышления («figures de pensée»). Под последними он понимает те способы выражения, которые, с точки зрения языка, не логичны, в которых нарушается нормальное взаимоотношение между лингвистическим знаком и его обычным значением. Фигуры мышления нельзя признать лингвистическими явлениями в строгом смысле этого слова: ведь нет точных и устойчивых лингвистических признаков, которые бы их выражали. Наоборот, соответственные лингвистические признаки значат в языке именно не то, что влагается в них фигурами мышления. К этим фигурам мышления относит Балли и несобственную прямую речь в ее чистых формах. Ведь с точки зрения строго грамматической – это речь автора, а по смыслу – речь героя. Но это «по смыслу» не представлено никаким особым лингвистическим знаком. Перед нами, следовательно, явление внелингвистическое.

Критика гипостазирующего абстрактного объективизма Балли.