Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

Культ становится повседневной формой благочестия. Объективность культа облегчает помышление о себе (Sichbesinnen), потому что оно приведено в типическую форму. Это аналог философского раздумья (philosophische Besinnung): исход из мира и приход к себе в трансценденции, в котором мы черпаем силу для текущего дня, живо сознаем достоинство и содержание. Философское же разумье остается в опасности, потому что не имеет для себя правила. Форма его исторично переменчива в каждом индивиде, всякий раз ее нужно обретать заново, без какой-либо зримой объективности, за которую бы мы могли держаться в пору слабости и пустоты. Если, однако, этого помышления, этого активного исхода из мира не происходит, то повседневность культового благочестия представляется и философии свободы более истинной, чем отсутствие какой бы то ни было трансценденции.

Молитва и культ, все равно - как безусловные действия или как сделавшиеся привычкой, в качестве анклава специфической практики не обязательно служат поводом для конфликта, поскольку их как действий не требуют от всех людей, или не запрещают и не преследуют совершение других, самих по себе безусловных действий, т.е. поскольку не начинают желать порядка для мира вообще исходя из некоторой требуемой силою авторитета внутренней позиции. Даже безусловности религиозной деятельности в культе, молитве, таинствах, может быть знакома терпимость (Toleranz), если эта безусловность достоверно знает свою собственную истину как истину историчной формы бытия, и хотя исключает другие его формы для себя, но никак не для других.

3. Религиозное мироотрицание.

- Несмотря на то, что религии, казалось бы, фактически упорядочивали мир человека, сообщали человеку мирское благочестие (weltfromm gemacht), последовательный вывод всякой безусловной религиозной деятельности таков, что единственно лишь в ней можно найти подлинное бытие. Если она абсолютна, то ничто не в силах устоять перед ней. Ничто иное не может иметь существенной важности. Если поэтому она не остается анклавом - как бы неким вторым бытием наряду с прочим, не проникнутым ею существованием, - то необходимо должна признавать ничтожным все то, что не есть она сама.

Если магию, суеверие, мифологию народов мы не станем считать религией, то позволительно утверждать самую тесную связь между религией и мироотрицанием. Если там жертвоприношения, аскетические действия понимались как отдельные усилия для того, чтобы принудить божество к осуществлению целей в мире, то лишь в религиях обретает действительность явление тотальной аскезы -монашества. Осуществленное в монашестве религиозное блаженство обращает к нам волнующую речь из многих столетий истории индийского, китайского, древневосточного мира.

В своей решающей сути, - то есть если удалить все покровы мирского благочестия, вновь проникающего сюда все же другим путем, и отвергнуть намеренное культивирование мистических состояний сознания, - отрицание мира есть отрицательная решимость. Я не отождествляю себя ни с какой объективностью мирового существования и ни с какой субъективностью своего собственного существования; я не вступаю ни в какую безусловную коммуникацию. Лишенный мира и коммуникации (Weltlos und kommunikationsios), я, относясь только к трансценденции, хочу отрицать все для трансценденции, даже если подобная позиция в мире всегда имеет для меня и для других некоторый двойственный, никогда вполне не удостоверяемый смысл, поскольку недостает специфической безусловности религиозного действия как насущной исполненности реальным отношением к божеству. Ибо оставить мир, пребывая в мире, - совершить подобное объективно невозможно (Denn in der Welt die Welt verlassen, das ist objektiv unm"oglich zu vollziehen). Изнурительное отрицательное существование экзистенции как потерянное одиночество с божеством, которое, однако, не говорит с экзистенцией непосредственно, совершается наряду с миром, в котором, однако же, должно оставаться. Это существование пробуждает остроту видения проблематичного во всяком существовании, хотя всегда бывает также, как никакое другое, возможностью обмана; оно становится блуждающим огнем, если его само объективируют как истину, и бывает истиной, если нарушает спокойствие гармонии мирового существования вообще, как если бы в этом существовании все было в полном порядке. То, что во все времена люди искали безмирности и, кажется, находили ее для себя, - это непрекращающееся memento, произносимое над существованием экзистенции в мире, когда это существование в своем счастье желает утвердиться раз навсегда в собственной правоте.