Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

Исходя из философии экзистенции, у нас необходимо является склонность к тем людям, для которых выбор собственной экзистенции и ее истины стал безусловно серьезным выбором жизни, к еретикам или единственным; к тем, кто, сохраняя верность самим себе и своим друзьям, в энтузиазме любви, взирая на свою трансценденцию, исполнил свое существование смыслом в историчном исчезновении; они не имели никакого влияния в истории - в том, что касается совокупных порядков общества. С точки зрения этой философии, должно, правда, представляться абсурдным желание противопоставить институтам, - которые ведь эта философия, скорее, относительно утверждает, - другие институты, которые могли бы только повторить в себе те же недостатки, но не могли бы привести с собою никакого нового содержания. Но философия экзистенции должна удерживать сознание свободным для возможностей, она должна требовать простора и позаботиться о том, чтобы напряжение не пропало понапрасну.

Экзистенция, подавая свой голос (von sich aus), утверждает существование институтов, потому что они неотъемлемо необходимы для нее самой. Как существование во времени, без них она не может прийти к себе. Хотя в объективной истории, которой она вверена как тому или иному действительному в настоящем обществу, и в которой она соучаствует лишь как ее звено, экзистенция борется за свою независимость; ибо свобода в обществе никогда не достается ей так, как будто бы она могла быть гарантирована ей навсегда. Но экзистенция, оставаясь чуждой абсолютизирующему себя индивидуализму, полагает себе самой пределы, потому что ее свобода в обществе не есть для нее существование вообще. Она чтит другое, в котором как сопротивлении она в то же время и нуждается, как возможность испытания делом для себя самой и для грядущих поколений. Свобода как существование и свобода как самобытие угасают там, где они остаются без всякой опасности. Каждая новая экзистенция должна обрести свободу из собственного истока, обращая взгляд на другие экзистенции и в коммуникации с ними. Свобода есть лишь как обретенная нами самими свобода (Freiheit als Dasein und Freiheit als Selbstsein hören auf, wo sie ohne Gefahr sind. Jede neue Existenz muß aus eigenem Ursprung, im Blick auf andere Existenzen und mit ihnen in Kommunikation, die Freiheit gewinnen. Nur als selbst gewonnene ist Freiheit).

Требование возможности знания о человеке в его истории и личном величии

А. Исток исторического и форма его значимости

1. Универсальная историчность.

- Историчность действительна объективно и субъективно как абсолютное беспокойство непрочности (Bestandslosigkeit) во времени. Она есть не простое исчезновение, в качестве которого предстают нам природные события, но в ней настоящее относится к прошедшему и будущему, чтобы в непрерывности коммуникации проникнуть то, что есть пишь временное.

Исторична объективность общества: ибо всякий актуально существующий порядок человеческого существования значим как объективный порядок только в данном времени, а отнюдь не как объективно правильный порядок во вневременной значимости. Он не является также лишь предварительно историчным, - потому, например, что он еще не нашел для себя нужной формы, в которой мог бы сохраняться во времени, - но он существенно историчен, потому что такой формы он не сможет достигнуть никогда. Однако как историчный этот порядок не есть лишь безотрадный бег за никогда нам не данной и вечно недостижимой целью, но в этом стремлении он есть присущее в настоящем адекватное и значимое бытие исторично подвижного порядка общества.

Далее, и объективность этоса не имеет в себе прочности как устойчивости, - скажем, в форме высказанного в слове этоса гуманности (Humanités). Он имеет неодинаковый вид в эпоху Сципионов, в эпоху итальянского Ренессанса или в немецком идеализме. Правда, то, что люди понимают и совершают как этическое, в своем явлении бывает всякий раз объективно и абсолютно значимо. Непостоянство этоса - не оттого что он мог бы быть более правильным, но, напротив, это непостоянство существует с идеей возможного совершенства, воплощенной в образах, но только в этом времени. Хотя и кажется, будто всякой историчной особенности следовало бы противопоставить общечеловеческое как этос, который, будучи свободен от всего историчного, мог бы явиться повсюду как истина; но это общечеловеческое можно представить себе лишь как формально общечеловеческое, так что в области конкретного все зависит лишь от того, чем оно наполняется. Если мы говорим о человеческом, которое можно найти повсюду, о близости к человеческому в истории, об отвращении к закостенелому и сведенному судорогой упрямства, экстатическому и фанатическому, то это -не что иное, как близость к самой живой историчной экзистенции, всегда обладающей своими содержаниями только как особенными.