От каузального наблюдения, что «традиции и нравы касаются принятых в группе практик»[41]
, мистер Скиннер сначала обращается к заявлению, что мораль исключительно социальна, что моральные принципы навязаны через разработанные сообществом подкрепляющие контингенции, «под влиянием которых человек побуждается действовать на благо других»[42], а затем переходит к утверждению, проникшему под видом неоспоримой истины, что мораль состоит в поведении «на благо других». Далее он переходит к следующему поразительному отрывку: «Так, ценность и пригодность подкреплений, используемых другими людьми и организациями, можно поставить под сомнение: “Почему я должен искать восхищения или избегать осуждения со стороны ближних?”, “Что мое – или любое другое – государство может на самом деле мне дать?”, “Может ли церковь действительно определить, буду ли я навеки проклят или благословлен?”, “Что такого восхитительного в деньгах и нужны ли мне все те вещи, которые можно на них купить?”. Почему я должен изучать именно те предметы, которые входят в учебный план колледжа?”. Короче говоря: “Почему я должен действовать «во благо других»?”»[43].Да, прочитайте цитату еще раз. Мне пришлось это сделать для понимания того, что имеет в виду мистер Скиннер: он подразумевает, что подобные вопросы – это нарушение блага остальных членов сообщества, поскольку эти вопросы ставят под сомнение социально навязанные принципы поведения (даже погоня за деньгами или высшим образованием есть благо не для самого человека, а для других). В широком смысле, все принципы долгосрочного действия, морального или практического, представляются благом для всех, потому что все принципы являются общественным продуктом.
Подтверждение этому постулату дается в следующем отрывке: «Когда в результате таких действий получается обойти или разрушить контроль со стороны других, остаются только личные подкрепления. Индивид начинает искать немедленного удовлетворения, возможно, в сексе или наркотиках»[44]
. Так же как альтруизм – это моральный кодекс всех мистиков, и духа, и плоти, так и этот взгляд на интересы личности – их первобытное клише. Хотя мистер Скиннер и приводит часть своего эпистемологического «объяснения».Человек, утверждает он, не знает ничего за пределами настоящего момента: у него нет способности концептуализировать, преднамеренно действовать, планировать наперед. «Поведение формируется и подкрепляется своими последствиями»[45]
. А также: «В действительности на поведение не могут влиять события, которые следуют за ним, однако если “последствие” наступает незамедлительно, то оно может накладываться на поведение во времени»[46]. А эволюция, пишет он, сделает все остальное. «Предположительно, процесс оперантного обусловливания возник потому, что организмы, более чувствительные к последствиям своего поведения, могли лучше приспосабливаться к окружающей среде и выживать»[47]. Что это за «чувствительность» и каким органом или способностью она управляет? Ответа нет.Утверждая, что первое открытие человека (сохранение огня) было полностью случайным[48]
, мистер Скиннер заключает, что другие люди как-то научились имитировать такие удачные опыты. «Одно из преимуществ общественных животных заключается в том, что никто не должен в одиночку изобретать все практики»[49]. О временном периоде осведомленности человека мистер Скиннер говорит: «Вероятно, никто не сеет весной лишь для того, чтобы собирать осенью урожай. Высадка семян не была бы адаптивной или “рациональной” практикой, если бы никак не была связана с урожаем, но человек сажает семена весной под действием более непосредственных контингенций, организованных по большей части социальной средой»[50]. Как это было сделано социальной средой, которая состоит из людей, не способных думать наперед? Ответа нет.Феномен языка – это всегда проблема для мистиков плоти. Мистер Скиннер семантически обходит эту тему, называя язык «вербальным поведением». «Предположительно, вербальное поведение возникло под влиянием контингенций, включающих практическое социальное взаимодействие…»[51]
Как? Нет ответа. «Вербальное поведение» – средство контроля человека, поскольку слова как-то начинают связываться с физическими «подкреплениями». Точнее, никто не может использовать слово «слова» в контексте теории мистера Скиннера: это все звуки и крючки на бумаге, обладающие ассоциативной связью с всемогущими «подкреплениями», находящиеся под кожей человека и формирующие «репертуар вербального поведения». Все это требует невероятно хорошей памяти. Однако мистер Скиннер отрицает существование памяти: он называет ее «хранилищем» и говорит: «Эволюционная и средовая история изменяет организм, но она не хранится в нем»[52]. Его позиция на природу языка так же проста, как взгляды практикующих черную магию: заклинания обладают мистическим влиянием на физические изменения в живом организме.