Философия красоты

Первый этаж был пуст, и Кэнчээри справедливо рассудил, что нужно искать ход в подвал, но вот где его искать – вопрос другой. Эгинеев тысячу раз проклял дом и архитектора, его построившего, собственную недальновидность – нужно было понять, что статья появилась неспроста – и безалаберность. Какой разумный человек выйдет на охоту, оставив оружие дома.

Вот именно. Приличное общество, фейс-контроль, охрана, с оружием не пропустят… Куча доводов, а следовало слушать не доводы, а собственный инстинкт, который прежде ни разу не подвел. Не послушал, и теперь мало того, что приходится в полной темноте искать ход в чертов подвал, так еще и не понятно, что делать, когда подвал найдется. Из оружия у Эгинеева с собой фонарик и нож, на него-то вся надежда.

Нож когда-то подарил отец, и за годы Кэнчээри успел крепко сроднится с подарком, более того, расставаясь, даже на короткое время, с ножом, он чувствовал себя… неудобно. Верочку эта его привычка забавляла, а самому Эгинееву пару раз спасла жизнь.

И теперь спасет, главное, правильно момент выбрать.

Но сначала нужно найти этот треклятый подвал. Нужную дверь Эгинеев обнаружил в тот самый момент, когда Ксана закричала во второй раз.

Эгинеев решил, что убьет его, за один этот крик, выворачивающий душу на изненку, за собственный страх и за неприятную, непривычную дрожь в руках. Не будет ни следствия, ни суда, во всяком случае человеческого, зато будет смерть и другой суд, гораздо более справедливый.

Ступеньки внизу тонули в золотой дымке электрического света, а приоткрытая дверь приглашала войти, и Эгинеев осторожно двинулся вперед. У него будет всего один удар. Один удар, один шанс, и Кэнчээри старался не думать о том, что может промахнуться.

А Ксана все кричала…

Химера

Боль и страх, страх и боль. Вот все, что мне осталось. И крик. Легкие растянуты до предела, пересохшее горло вот-вот разорвется кашлем или лопнет от напряжения и я умру, наконец-то умру.

Лезвие зажигало кожу огнем, я не видела кровь, но чувствовала ее запах, ее и еще смерти.

Смерть воняет белыми лилиями, еловыми ветками и чуть примятыми розами, которые вплетают в венки.

… от друзей… У меня нет друзей.

… от коллег… Это вряд ли, мои коллеги, бывшие коллеги, не из тех, кто пойдет на похороны.

… от мужа…родителей…детей…

Ничего этого у меня тоже нет, а значит и венков не будет. Ничего не будет, только боль и страх. И крик, пока кричу – я живу. Господи, я так хочу жить!

Внезапно воздух закончился, и крик умер.

– Тише, – попросил Иван, убирая ладонь с моего рта, – тише, ты же хотела уйти красивой, зачем теперь капризничаешь?

Затем, что я больше не хочу умирать. Иван поправил волосы и задумчиво так произнес.

– Никто не хочет, но она приходит не зависимо от желания.

– Кто? – Поинтересовался Аронов. Как же я его ненавижу! Я всех их ненавижу!

– Смерть. Иногда она предупреждает о своем визите, но чаще просто приходит и…

Дверь за спиной Ивана открывалась. Сама. Медленно, осторожно, словно кто-то хотел убежать из мастерской и очень боялся привлечь внимание.

– Она любит преподносить сюрпризы, но со мной поступила иначе. Предупредила. Знаешь, каково это жить, считая каждую прожитую минуту?

Я не слушала, я, позабыв про боль и страх, наблюдала за дверью. Я молилась, чтобы она не заскрипела, но сегодня Бог был явно не на моей стороне, дверь не просто заскрипела – она взвыла, взвизгнула и распахнулась настежь.

– Я точно знаю, когда… – Иван обернулся на звук. Иван потянулся за пистолетом. Иван упал. На меня. А в следующую секунду Зеркало взорвалось.

Господи, до чего же больно…

За семь с половиной лет до… часть третья