Философия мистики или Двойственность человеческого существа

Многочисленные сновидения такого рода были у ясновидящей еврейки Зельмы, о которой сообщает доктор Винер. Но здесь рождается вопрос, как смотреть на ее видения: как на видения обыкновенного сна или как на видения сна сомнамбулического? Однажды она увидела в своем сне, что некто дает ей намазанную свиным салом булку и говорит: "Ешь! Это – свиное сало". Хотя, пробудясь, она чувствовала неудержимое желание съесть свиного сала, но, будучи ревностной исполнительницей своего закона, не могла решиться удовлетворить это свое желание. От врача она скрыла свое сновидение, боясь, что он будет настаивать на употреблении ею сала. Но так как то же сновидение повторилось в следующую ночь и она не могла бороться дольше со своим желанием, то она открылась доктору, который сказал ей, что сам давно бы уже посоветовал ей то же средство, если бы не знал, что она принадлежит к иудейскому вероисповеданию.

Таким образом, во сне использование целебной силы природы нашими душевными силами распространяется и на область нашего представления, во время же бодрствования оно ограничивается только областью нашей воли. Во всяком случае, если бы наша воля была, как то думает Шопенгауэр, слепой, то она в сомнамбулизме не могла бы являться в сопровождении представлений.

Сомнамбулический характер врачевательных сновидений обнаруживается в том, что во многих из них узревается лекарство против чужих болезней. Из всех сообщений о таких сновидениях оказывается, что предварительно вызываемое у сновидца печалью его о чужой болезни или даже простым его сочувствием болящему лицу внутреннее волнение служит поводом к возникновению между ним и больным чего-то подобного сомнамбулическому отношению, а потому и рождается вопрос: не относится ли это явление к области явлений сомнамбулических и не отделяется ли эта область явлений от области явлений обыкновенного сна только подвижной гранью? Сюда относится приобретшее классическую известность сновидение Александра Македонского. Он спал рядом со своим другом Птолемеем, страдавшим от смертельной раны, полученной им отравленной стрелой. Во сне он увидел дракона, державшего во рту какую-то траву и сказавшего ему, что этой травой можно вылечить его друга. Проснувшись, Александр в точности описал цвет травы и ее местонахождение и уверял, что, увидев ее, узнает. Посланные на поиски травы солдаты нашли ее, и от нее в короткое время выздоровел не только Птолемей, но и многие воины, подобно ему пораженные отравленной стрелой.* Плиний рассказывает об одной женщине, которой приснилось, что она должна находившемуся в походе сыну послать виденный ею за день перед тем корень лесной розы; так она и сделала, и страдавший от укуса бешеной собаки водобоязнью сын ее выздоровел.**

* Curt. Ruftis. XI. 8. – Cicero De divin. II. 66. – Diodorus. XVII. 103. – Sirabo. XV. 2, 7.

** Plinius. Hist. nat. XXV. 11.

Замечателен вызвавший в свое время величайшее удивление сон бреславльского медика Христофора Румбаума. За историческую верность его ручается "Breslauer Sammlungen" (апрель, 1718 г.); он был рассказан почти всеми современными писателями* и многими современниками считался сверхъестественным. Дело заключается в следующем. Румбаум старался из всех сил вылечить одного из своих пациентов, но не знал, как это сделать. И вот когда однажды, сомневаясь в благополучном исходе болезни этого больного и скорбя о своем бессилии помочь ему, Румбаум погрузился в сон, перед ним явилась книга, содержавшая в себе подробное изложение интересовавшего его лечения. Применение этого лечения к болезни пациента повело за собой его выздоровление. Если бы все дело состояло только а этом, то оно не представляло бы ничего особенного, так как изложенное сновидение должно быть объяснено драматизацией врачевательного инстинкта и "отношением". Но уверяют, будто уже через несколько лет после этого события вышла в свет книга, в которой узнанный Румбаумом во сне способ лечения был изложен на той самой странице, на которой он и находился в приснившейся ему книге. Кто теперь не хочет объяснить эту часть сна простой случайностью – на что не отваживались даже наилучшим образом знакомые с делом современники, – тот должен будет допустить, что в этом случае имело место предвидение; мы ограничимся только следующим замечанием. Кант доказал раз и навсегда, что пространство и время – формы нашего воззрения, то есть формы нашего чувственного сознания. Но в главе "Сновидение – драматик" было показано, что наше трансцендентальное сознание обладает совершенно другой мерой времени, чем сознание эмпирическое; а одно уже это может склонить нас в пользу допущения возможности предвидения.

* Vgl. Horst. Deuteroskopie. II. 122.