Философия моды

Если исходить из такой социологической перспективы, представление об автономии вкуса кажется иллюзорным. В данном случае вкус является всего-навсего функцией классовой принадлежности (или желания принадлежать определенному классу). В философской эстетике вкус определяется в первую очередь как автономная величина. Наиболее ярко подобная позиция отражена в работах Канта. Только тот вкус, который является автономным, или «свободным» с точки зрения желаний человека, рассматривается как полноценный. Бурдьё же, напротив, утверждает, что вкус ни в коей мере не определяется свободным выбором. Скорее, мы осуществляем эстетический выбор, но, по мнению Бурдьё, выбор между «Dressmann» и «Prada» – это вынужденный выбор. Его обусловливает экономическое положение: человек, не имеющий достаточных средств, идет в магазин «Dressmann» и, скорее всего, полагает, что одежда в «Dressmann» лучше, чем в «Prada». А человек достаточно обеспеченный вынужден покупать одежду от Prada или других «эксклюзивных» марок. Однако было бы спорно считать, что вкус является порождением исключительно социальной сферы. Для нас вкус – нечто в высшей степени личное. Уже в середине XVII века Ларошфуко указал на то, что наша гордость больше страдает в том случае, когда отвергается наш вкус, нежели когда отвергаются наши воззрения. Человеку неприятнее услышать, что он отвратительно одет, чем то, что его мнение о политике в области окружающей среды неразумно.

Бурдьё утверждает, что его понятие «габитус» не предполагает «личного» элемента во вкусе. Социальная обусловленность «прописана в теле», которое, в свою очередь, является носителем ценности: «Различие может быть всего лишь знаком – знаком distinction, превосходства (или вульгарности) – исходя из определенных принципов мировоззрения и классификации. И этот принцип – результат облечения в телесную форму структуры объективных различий <…> и при этом именно тех, которые устанавливают те или иные ценности»¹¹⁹. В данном случае вкус должен пониматься не как нечто «внутренне присущее», но как нечто культивируемое посредством социального упорядочивания. Речь идет о социальных структурах, которые являются определяющими для поступков и предпочтений конкретного индивида, причем индивиды не осознают существование этих структур. Обычно они как раз и не хотят это осознавать.

Бурдьё во многих отношениях действует в той плоскости, где вкус должен рассматриваться, исходя из принципа классовой дифференциации, и где развитие моды обусловлено этой дифференциацией. Но в отношении подобных подходов основной проблемой является то, что они основываются на понятии класса, которое уже устарело. Не менее значимой является проблема, заключающаяся в том, что Бурдьё предполагает наличие единого, объективного пространства с различиями, в котором культурный капитал выступает в качестве своего рода универсально признанного средства обмена. Но подобное объективное пространство едва ли существует. Так, Бурдьё признает, что культурные различия выражаются различными способами в различных областях, но все же он полагает, что существует определенный объективный принцип организации, который может объяснить эти различия. И «класс» становится основной категорией, которая может включать в себя все другие различия, такие, как возраст, пол, раса, этнос и т. д. Сомнительно, что понятие класса может выдержать такое бремя. В такой же степени локальные различия во вкусе, к примеру, в субкультуре сложно рассматривать в подобной плоскости, поскольку вкус, присущий высшим классам, часто не может способствовать пониманию последних. В данном случае речь идет о вкусе как о важном внутреннем факторе отдельной субкультуры.

Развитие современного индивидуализма, при котором вкус в значительно большей степени становится делом индивидуальным и понятие класса устаревает, приводит к тому, что теория Бурдьё в большей степени теряет значимость для объяснения современных тенденций. Если вкус больше не делает меня членом определенной социальной группы, но, напротив, демонстрирует, кто я как абсолютно уникальный индивид, для объяснения сложившейся ситуации, вероятно, должны применяться другие теории, а не концепция Бурдьё. Различия во вкусах, безусловно, продолжают существовать, возможно, даже в большей степени, чем раньше, но теперь они скорее индивидуальны, нежели ориентированы на классы. В той степени, в какой они проявляются в определенных группах, эти группы едва ли входят в более общее социальное пространство. Вместо этого мы видим плюрализм отчасти пересекающихся группировок, которые не имеют иерархии. И в этом многообразии нет одной группы, которая может объявить свой вкус наиболее легитимным, объявить его «стандартом вкуса». Таким образом, перед нами социальное пространство, в котором имеются различия, и эти различия, безусловно, способны создавать культурный и социальный капитал, но этот капитал не может быть включен в некую объективную, социальную иерархию.