Читаем Философия освобождения полностью

Понятно, что математик нуждается в такой пространственности только в самых малых измерениях, чтобы продемонстрировать все свои доказательства; но также понятно, что именно производство математического пространства является для математика тем обрывом, на котором разум становится извращенным и совершает злоупотребления. Ведь если мы стремимся постичь логически обеспеченную конечность мира (насколько это возможно) в образе и допускаем для этого расхождение с пространством, то порочный разум немедленно заставляет пространство расширять свои размеры за пределы мира. Тогда жалоба становится громкой: у нас есть конечный мир, но в пространстве, которое мы никогда не сможем завершить, потому что измерения все время удлиняются (или лучше: у нас есть конечный мир, но в абсолютном небытии).

Для этого есть только одно средство. Мы должны в значительной степени опираться на логическую конечность мира и на осознание того, что точка-пространство, расширенная силой в безграничное математическое пространство, является мыслью, существует только в нашей голове и не имеет реальности. Таким образом, мы защищены и с критическим благоразумием противостоим искушению предаться уединенной похоти духа и тем самым предать истину.

29.

Точно так же только критическое благоразумие может защитить нас от других больших опасностей, о которых я сейчас расскажу.

Как в природе точечного пространства расходиться от нуля in indefinitum до трех измерений, так и в его природе позволять любой чистой (математической) пространственности становиться все меньше и меньше, пока она снова не станет точечным пространством, т.е. нулем. Подобно тому, как улитка убирает свои рога, она убирает свои измерения в себя и снова становится неактивной формой понимания. Эта субъективная способность, называемая пространством, не может быть понята иначе, ибо она является условием возможности опыта и предрасположена только для внешнего мира, без которого она вообще не имеет смысла. Но даже самый глупый человек может увидеть, что форма познания, которая, с одной стороны, способна понимать самые разные вещи (самые большие и самые маленькие, а иногда и самые

самый большой, скоро самый маленький) как объекты, с другой стороны, должны также помогать постижению совокупности всех вещей в себе, Вселенной, должны быть неограниченными как в прогрессе, так и в регрессе к нулю; ибо если бы она имела предел для отступления, она не могла бы образовать реальную сферу силы за этим пределом; и если бы она имела предел перед нулем для отступления, то все те сферы силы, которые лежат между нулем и этим пределом, были бы неудачны для нашего познания.

В последнем разделе мы увидели, что разум может злоупотребить безграничностью точечного пространства в шаге от него и прийти к конечной вселенной в бесконечном пространстве. Теперь мы должны осветить злоупотребление, которое разум делает с безграничностью пространства при возвращении к нулю, или, другими словами: мы сталкиваемся с бесконечной делимостью математического пространства.

Если мы подумаем о чистой пространственности, такой как кубический дюйм, мы можем

разделить его на неопределенные части, т.е. рецессия измерений в нулевую точку всегда предотвращается. Мы можем делить на годы, на века, на тысячелетия – мы всегда будем стоять перед остаточной пространственностью, которая может быть разделена снова и т. д. in infinitum. На этом основана так называемая бесконечная делимость математического пространства, так же как бесконечность математического пространства основана на бесконечном делении пространства точек.

Но что мы делаем, начиная с определенного пространства и беспокойно его разделяя? Мы играем с огнем, мы – большие дети, которых каждый благоразумный человек должен бить по рукам. Или нашу процедуру не стоит сравнивать с действиями детей, которые в отсутствие родителей без всякой цели орудуют заряженным пистолетом, имеющим вполне определенное назначение? Пространство предназначено только для познания внешнего мира; оно призвано ограничить каждую вещь в себе, будь она велика, как Монблан, или мала, как инфузория- животное: в этом его назначение, как у заряженного пистолета – сбить с ног грабителя. Но теперь мы отделяем пространство от внешнего мира и делаем его

или, как я уже сказал выше, согласно Пюклеру: с нашим духом мы занимаемся «одиноким вожделением».

30.

Деление in indefinitum данной чистой пространственности, кстати, имеет и невинную сторону, поскольку делится вещь мысли, пространственность, которая находится только в голове делителя и не имеет реальности. Однако его опасность удваивается, когда бесконечная делимость математического пространства переносится, почти святотатственно, на силу, вещь в себе. И наказание, которое следует сразу же за бессмысленным началом, является логическим противоречием.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука