Философия права

Итак, если рассматривается вопрос о коммунистиче­ской, марксистской философии права в ее исходном (орто­доксальном) значении, то речь должна идти в данном случае о революционном праве, служащем делу коммунизма, — о праве марксистской революционной диктатуры, не ограни­ченной законом.

При этом следует еще раз напомнить о том, что здесь, разумеется, термин "право" берется не в его строго юриди­ческом значении, даже не просто в значении права власти, а в широком смысле, то есть в смысле обоснованности, оп­равданности тех или иных явлений, наличия у них доста­точного основания.

По привычной, распространенной иерархии правовых явлений такое революционное право ближе всего к понятию правосознания — к субъективным представлениям лю­дей, их групп о реальном, желаемом и допустимом праве.

Но фактически оно означает нечто значительно большее, чем просто "сознание", что-то вроде революционного естественного права, так как, по представлениям его носителей, оно, такое высшее революционное право, служащее делу комму­низма, дозволяет то, что не допускает ни одна из систем позитивного права и никакое сознание, содержащее определение "право" в строго юридическом его значении, — прямое, неконтролируемое, беспредельное и массовое насилие, открыва­ет безбрежный неограниченный простор для любых, каких угодно акций. Пожалуй, только смысл "революционного пра­восознания", использованного в ходе большевистской револю­ции и ленинско-сталинской диктатуры, соответствует содержанию рассматриваемой марксистской категории.

Именно потому большевики, марксисты-ленинцы считали себя вправе поступать сообразно своим идеологическим представлениям и делать со всем обществом, его институтами, с отдельными людьми что угодно — захватывать путем заговора и вооруженного насилия власть, идти реализацию утопии, на фантастический эксперимент в отношении всего народа, ликвидировать естественные ме­ханизмы и стимулы жизнедеятельности — частную собственность, рынок, предпринимательство, заменяя все это искусственно-принудительными фантомами, развязывать войну, применять массовые вооруженные насильственные акции, террор, чинить расправу над классово чуждыми эле­ментами и единомышленниками-отступниками. Вот что го­ворил известный деятель Октябрьской революции, член ВЧК М.Лацис: "Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняе­мый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, ка­кого он происхождения, воспитания, образования или про­фессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора"[142].

А в этой связи — еще одна особенность высшего рево­люционного права коммунизма в том виде, в каком оно в 1917 году стало реализовываться в России. Это — прида­ние идеологии (марксизму, партийным программам) непосредственного юридического значения и действия. Ведь со­гласно Декрету о суде № 1, все законоположения и юрисдикционные решения должны были соответствовать не только декретам советской власти, но в первую очередь про­грамме (программе-минимум) коммунистической партии.

Отсюда — господство неограниченной партократической диктатуры (власти, не ограниченной законом, открыто в то время названной "диктатурой пролетариата"), когда руководящие органы партии становились правящими, об­ладающими высшей супервластью в государстве. Причем — такой могущественной бесконтрольной супервластъю, которая находится "над" законом, действует вне какого-либо юридического регулирования и в то же время откры­вает беспрепятственную возможность непосредственного, прямого (именно - непосредственного, пря­мого, минуя официальные советские инстанции) коман­дования машиной государственного насилия, репрессивным аппаратом — вооруженными силами, всеми карательными учреждениями (ВЧК, прокуратурой, учреждениями внут­ренних дел), всеми административно-управленческими уч­реждениями и институтами.

Советы — представительные органы — в таких усло­виях играли в основном декоративную роль, их декларируе­мое "всевластие" прикрывало и в какой-то мере легализовывало всемогущество партократического аппарата, всей партгосноменклатуры.

Итак, хотя марксисты, теоретики и революционеры-практики, почти не употребляли здесь слово "право" (впро­чем, и оно порой прорывалось то там, то здесь, вспомним; "владеть землей имеем право, а паразиты — никогда"), имен­но оно, право, в указанном ранее широком значении име­лось в виду при обосновании пролетарской революции и диктатуры пролетариата, и именно по отношению к нему, к праву, понимаемому в широком смысле, строились основ­ные философские и политические рассуждения Маркса, его сподвижников и ортодоксальных последователей. Так что Маркс и его последователи вопреки общепринятым пред­ставлениям вполне могут быть названы создателями особой философии права, противостоящей философии, рожденной эпохой Просвещения и французской революцией, — коммунистической философии права.