Философия права русского либерализма

В целом критика Плехановым “экономизма” (и других форм опоры на стихийное движение масс) и “бланкизма” может показаться достаточно обоснованной и убедительной. Но нельзя не увидеть опасность, таящуюся в его собственной позиции. Он считал, что его толкование марксизма давало единственно верное знание необходимых законов истории и что обладатели этого знания имели право, и даже обязаны были, игнорировать мнения невежественного большинства; что они должны изменять реальность в соответствии со своей “научной теорией” о том, что должно быть сделано, пренебрегая всеми моральными нормами и другими “буржуазными предрассудками”, поскольку их деяния узакониваются правильным пониманием истории, а не законным волеизъявлением народа. Этот аспект теории Плеханова с предельной ясностью проявился в разговоре старика Энгельса и русского писателя, социал-демократа А. М. Водена в изложении последнего. Цитирую записки Водена: “Энгельс спросил о личном мнении Плеханова по поводу диктатуры пролетариата. Я был вынужден признаться, что Плеханов часто говорил мне, что когда ‘мы’ будем у власти, ‘мы’, естественно, дадим свободу лишь ‘себе’ и никому более… Но, чтобы дать русским социал-демократам какое-то основание для борьбы за власть, по его (Плеханова) мнению, было бы крайне желательно, чтобы русские социал-демократы воспользовались опытом своих немецких товарищей. В ответ на мой вопрос о том, кого логично считать монополистами свободы, Плеханов ответил: рабочий класс под руководством товарищей, которые верно поняли учение Маркса и сделали из него правильные выводы. Когда я спросил о существовании объективного критерия верного понимания учения Маркса и правильных выводов из него, Плеханов ограничился замечанием, что все это ‘достаточно ясно’ изложено в его (Плеханова) работах”[245].

Нельзя гарантировать точность этой информации, но нельзя и отрицать того, что она прекрасно соответствует специфическим свойствам сознания Плеханова – высокомерной самоуверенности обладателя “единственно верного знания” объективных законов истории.

Узаконивание собственной политической позиции ссылкой на мандат, полученный благодаря безошибочному пониманию исторической необходимости, не могло сочетаться с истинной приверженностью верховенству закона или народному суверенитету. Это ясно следует из известной “якобинской речи” Плеханова на Втором съезде российских социал-демократов (август 1903).

“Каждый данный демократический принцип, – говорил он, – должен быть рассмотрен не сам по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к тому принципу, который может быть назван основным принципом демократии, именно к принципу, что salus populi suprema lex. В переводе на язык революционера это значит, что успех революции – высший закон. И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться. Как личное свое мнение, я скажу, что даже на принцип всеобщего избирательного права надо смотреть с точки зрения указанного мною основного принципа демократии. Гипотетически мыслим случай, когда мы, социал-демократы, высказались бы против всеобщего избирательного права… Революционный пролетариат мог бы ограничить политические права высших классов, подобно тому как высшие классы ограничивали когда-то его политические права. О пригодности такой меры можно было бы судить лишь с точки зрения правила salus revolutia suprema lex. И на эту же точку зрения мы должны были бы стать и в вопросе о продолжительности парламентов. Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент – своего рода chambre introuvable, – то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели”[246].

Неудивительно, что Ленин считал уместным вспомнить эти слова в январе 1918 г. в связи с выступлениями Плеханова против большевистского террора. Накануне роспуска свободно избранного Учредительного собрания он полностью воспроизвел цитированный отрывок, заметив, что это – “страница, как бы написанная специально для нынешнего дня”[247].