. Право рождения и наследования составляют основание легитимности, как основание не только некоторого положительного права, но также и в идее. – То обстоятельство, что благодаря твердо определенному порядку престолонаследия, т.е. благодаря естественному порядку преемства, предупреждаются махинации клик при освобождении трона, есть одна сторона, которая справедливо давно выдвигалась как довод в пользу его наследственности. Эта сторона есть однако лишь следствие, и превращенная в основание, она низводит величество государя в сферу рассуждения и в качестве основания дает ему, носящему характер не имеющей основания непосредственности и этого последнего в себе бытия, не имманентную в нем идею государства, а нечто, лежащее вне его, например, блага государства или народа. Из такого определения можно, правда, вывести наследственность посредством medios terminos (средних терминов); но оно допускает также и другие medios terminos, а, следовательно, и другие выводы, – и слишком известно, какие были сделаны выводы из этого блага народа (salut du peuple). – Поэтому только философия может дозволить себе рассматривать это величество мыслительно, ибо всякий иной, кроме спекулятивного, способ рассмотрения бесконечной, в себе самой основанной идеи, сам по себе уничтожает природу величества. – Выборность монарха легко может показаться наиболее естественным способом, т.е. она более всего по сердцу поверхностной мысли; так как-де, монарх дол{310}жен заботиться об устройстве дел и об интересах народа, то должно быть предоставлено выбору народа указать, кому он поручает заботу о своем благе, и лишь из этого поручения возникает право править государством. Это воззрение, а также и представление о монархе, как о высшем чиновнике в государстве, о договорном отношении между ним и народом и т.д., исходит из воли как каприза, мнения и произвола многих, – исходит, значит, из определения, которое, как мы уже указали, признается в гражданском обществе первым или, вернее, хочет, чтобы его признавали первым, но оно (это воззрение) не представляет собою ни принципа семьи, ни тем менее принципа государства и вообще находится в антагонизме с идеей нравственности. – Что избирательная монархия представляет собою скорее наихудшее из учреждений, явствует уже и для рассудка из следствий этого учреждения; они представляются, впрочем, рассудку лишь чем-то возможным и вероятным, но на самом деле они заключаются в самом существе этого учреждения. Благодаря тому, что частная воля становится последней решающей инстанцией, государственный строй становится в ней избирательной капитуляцией (Wahl-Kapitulation), т.е. сдачей государственной власти на милость частной воли, что имеет своим результатом превращение особенных государственных властей в частную собственность, ослабление государства и потерю им своего суверенитета, и, следовательно, его внутренний распад и внешнее разрушение.
Прибавление
. Если мы желаем постичь идею монарха, то мы не можем довольствоваться словами, что бог поставил царей на царство, потому что бог сделал все, даже самое дурное. И если мы будем исходить из точки зрения пользы, мы тоже далеко не уйдем, и всегда можем находить невыгоды. Так же мало поможет нам, если будем рассматривать власть монарха как положительное право. Необходимо, чтобы я обладал собственностью, но эта особенная собственность случайна, и таковым представляется также право, согласно которому один должен стоять во главе, если это право рассматривается как абстрактное и положительное. Но это право налично само по себе в качестве чувствуемой потребности и в качестве объективной потребности. Монархи как раз не отличаются своей телесной силой или умом, и однако миллионы людей дают им править собою. Если же говорят, что люди допускают править собою противно их интересам, целям, намерениям, то это несуразно, ибо люди уже не так глупы; их потребности, внутренняя сила идеи принуждает их к повиновению и удерживает их в нем даже вопреки их кажущемуся сознанию. Если таким образом монарх выступает как вершина и часть государственного строя, то {311}нужно сказать, что завоеванный народ не тожественен в государственном строе с государем. Если в завоеванной провинции возникает восстание, то это нечто другое, чем бунт в хорошо организованном государстве. Завоеванные восстают не против своего государя, они не совершают государственного преступления, ибо они не находятся с властелином в связи идеи, не связаны с ним необходимостью государственного устройства; здесь имеется договор, а не государственное устройство «Je ne suis pas votre prince, je suis votre maître» («Я не ваш государь, я – ваш хозяин») ответил Наполеон эрфуртским депутатам.