Методологически важно, что именно философское осмысление психологического опыта подвело Карла Роджерса к подобному пониманию глубинных внутренних противоречий, скрытых в психологии человека. Более того, именно это позволило ему превратить эту «философию», эту теорию в объективную практику помощи, практику содействия личностному росту. Содействовала этому четко выбранная точка обзора, и, поместив ее в человека, Роджерс не сошел с этого пути, выстраивая свою систему последовательно и непротиворечиво. Наконец, методологически важно, что такие исследования – основанные на философском осмыслении психологического опыта, соблюдающие четкость в определении и удержании точки обора – позволяют видеть «живые понятия». Последние же носят не столько закономерный, сколько принципиальный, над-содержательный характер. Они, как принципы, могут служить основой для исследования и понимания любого нового опыта, они позволяют осмыслять совокупный материал опыта, а не только его сектор или какие-то части. По сути это новый инструмент в руках исследователя и практика.
Философия гештальта
Третьим философом от психотерапевтов в нашем случае станет загадочный Фредерик Пёрлз. Почему загадочный? Потому что мы никогда не сможем раз и навсегда понять – что есть Фредерик Пёрлз, каковы его творческие находки и прозрения. Он сам, подобно излюбленному им гештальту, всегда нов и меняется лишь потому, что мы, обращаясь к нему в очередной раз, уже не такие, как прежде, – река та же, но воды другие. Пёрлз и есть – гештальт.
Вынести некое общее заключение о творчестве Фредерика Пёрлза невозможно, его многогранность действительно исключительна. Сейчас мы попытаемся перечислить предшественников Пёрлза в области мысли, чтобы, возможно, показать тем самым самого Пёрлза. Но на самом деле, как бы мы ни старались учесть их всех, их будет в два, а то и в три раза больше. Поскольку, подобно гештальту, фигура какой-то идеи сменяется в сознании Пёрлза фоном, окружающим ее, и этот фон на какое-то время сам становится фигурой. Потом все повторяется, но «воды уже другие».
Кто-то может сказать, что Пёрлз часто отрекался от своих пристрастий и идеалов, что Пёрлз непостоянен даже в своих мировоззренческих концепциях, что уж говорить о теоретических разработках… Мы же предпочитаем считать, что Пёрлз просто слишком хорошо знал, о чем говорит и что делает, – «гештальт». И это главное «живое понятие» его мировоззрения. Итак, сейчас мы посмотрим, как гештальт преломлялся в жизни Пёрлза, на примере его «интеллектуальных предшественников».
Как правильно говорят, представители практически всех ветвей психоанализа в той или иной мере, в том или ином качестве послужили развитию научных представлений Пёрлза. Он и сам достаточно долго был практикующим и даже страстным психоаналитиком, а после так же основательно и прочувствованно расстался с психоаналитической колыбелью. Перлз учился в прямом и переносном смысле у всех – от Фрейда до Райха. В своих работах он делится с читателем мечтой увидеть, как работают Адлер и Юнг.
Впоследствии разрывы Пёрлза с Фрейдом и Райхом были драматичными и тяжелыми переживаниями. По сути, Пёрлз порвал со всеми аналитиками. Вот что он пишет по этому поводу: «Гештальттерапия – не аналитический, а интегративный подход»,[103]
– короткое и лаконичное прощание в духе Пёрлза.Но мы обещали, что в соответствии с «живым понятием» гештальта он должен был вернуться к первой «фигуре», то есть, отказавшись от психоаналитического мировоззрения, признать его. Так и произошло, но много позже после разрыва – эта связь была, образно выражаясь, «длинноволновой», и вторая волна шла к Пёрлзу добрую половину жизни. В своей последней, можно без преувеличения сказать, программной работе «Внутри и вне помойного ведра» Пёрлз заводит долгие разговоры с Фрейдом. Будучи автором слов последнего на страницах своего текста, он, беседуя с Фрейдом, говорит с самим собой. Вот чем заканчивается этот диалог и фактически книга:
«
Воображаемый Фрейд указывает Пёрлзу на одно лишь отличие формулировки и обещает объяснить свой подход также и на языке Пёрлза. Объяснение сделано на примере импотенции, что, в общем-то, само по себе символично.
«
Здесь мы выпускаем всю содержательную часть этих признаний. Итог очевиден, и суть понятна: «Фритц вернулся!» в родные психоаналитические пенаты. Впрочем, это уже другой Фритц и совершенно иной психоанализ.[104]