Философия саудаде

Это означает, в таком случае, что связь человека с его первозданностью никогда не может быть прервана или разрушена и что в максимальном отдалении от зла и боли он найдет связь со своими истоками, а саудаде в присущей ему памяти об этой связи, памяти творческой и динамичной, является чем-то, что одновременно утверждает и разоблачает бытие человека и вещи и приобретает, таким образом, измерение или природу больше чем человеческую – космическую и, в известной мере, также и божественную, ибо, в видении Мариньу, природа и человек присущи Богу, ибо, в определенном смысле, Бог все объемлет и всему существующему придает себе присущую и совершенную сущность[66].

Афонсу Бутельу

Афонсу Бутельу (1919–1996), хотя и не посещал филологический факультет в Порту, закрытый, когда будущему философу было только 12 лет, принадлежал к числу мыслителей, которые, как Антониу Куадруш, Орланду Виторину, Антониу Телму и Далила Перейра да Кошта, представляют то, что стали называть вторым поколением «Школы Порту», и он был единственным, кто имел личные контакты с Леонарду Куимброй, у которого учился рисованию в лицее Рудригеша де Фрейташа, когда автор Креационизма вынужден был вернуться к среднему образованию, после того как была закрыта основанная и руководимая им школа. Однако Афонсу Бутельу всегда считал себя учеником Леонарду и Пашкуайша, мэтров, к которым он причислял также Алвару Рибейру и Жозе Мариньу, так же как короля Дона Дуарте или, в области эстетической рефлексии, Аарона де Ласерду[67].

Вставив свои размышления в контекст философии саудаде, самым глубоким и тонким истолкователем которой был, конечно, он, автор Эстетики и энигматики полиптиха понимал философию как Теорию, которую, в свою очередь, воспринимал очень близко к Алвару Рибейру[68] как «видение вещей, как они есть»[69], ибо «видеть Бога» было бы истинным движением теоретической мысли, которая в глаголе «иметься» видит свое истинное слово[70].

Но если теорию можно определить скорее как область глагола видеть, чем глагола говорить, и если теоретиком движет желание достигнуть лицезрения Бога или его благодатной интуиции, как же тогда возможны теоретическое мышление и дискурс, особенно те, что касаются любви и смерти – основных тем философии Афонсу Бутельу, если, как утверждает философ, иррациональное является одним из атрибутов или трансцендентов любви, а абсурд, уже бытийный, а не логический – самой сущностью смерти?

На этот, очевидно, вдвойне трудный и вдвойне мучительный вопрос Афонсу Бутельу отвечает, замечая, что, с одной стороны, как подтверждает португальская философия от Дона Дуарте до Леонарду Куимбры, есть думающая материя, исходящая из сердца или чувства, а не от рассудка, которая не превращается по этой причине в противоположную рассудку, в самом широком смысле этого термина, а с другой – что «мышление изобилует отношениями, которые превосходят чисто рациональное понимание сущности», так что «всегда можно думать о загадке и тайне»[71].

Для Афонсу Бутельу тайна основывается на признании абсолютного, понимаемого как идея, которая определяет самое себя как трансцендентную по сравнению с познанием человека, находя свою сущность в движении, направленном на самораскрытие и самосохранение, в развитии духа своего невидимого света. Со своей стороны, загадка соответствует положению души, которая еще не вкусила света и которая, не зная своего места в отношении света, все время задает себе неопределенные вопросы[72].

Таким образом, философ-саудосист, занимая место в самой значительной тенденции нашей современной философии, одновременно с мышлением о первозданной тайне и образе земного Рая, который уходит от нас и всегда возвращается к нам, в своей самой глубокой правде, представляя все познание и знание как философские категории, также разделяет концепцию одного рассудка, открытого другому, отличающемуся от себя, не ощущающего как чуждые себе чувство или «сердечное знание», которые так хорошо умел анализировать и понимать наш Дон Дуарте, отличавшийся чувствительной и сверхчувствительной интуицией или понимающим воображением. Можно было бы даже сказать, что Афонсу Бутельу старается продвинуть дальше и глубже, чем кто-либо из португальских философов – его предшественников смелое и необходимое намерение проявить и развить все возможности, которые содержались для философского мышления в этой новой концепции рассудка так же, как и в гнозическом значении чувства или «сердечного знания» и радикальном умозрительном импульсе первообраза или предвечного образа, являющегося общим источником мифа и философии.

Что касается сердечной мудрости или знания, философ замечает, что они выражают индивидуальность любящего, различая его по божественной тайне или загадке «неведомого вопроса»[73].