Философия саудаде

Соглашаясь, как Рамон Пинейро, что саудаде не относится к объекту и подразумевает отсутствие волюнтаризма в том, кто его испытывает, Кортесон замечает, что оно не может включать в себя знание сущности того, кто его испытывает, ибо он чувствует чистое чувство, безотносительное к объекту, который, проецируясь, «принимает пантеистический смысл, порывая с конкретным, чтобы принять в орбиту своего чувства панкосмическую целостность»[177]. Поэтому саудаде не задерживается на человеческой сущности, а, наоборот, подразумевает некоторую деперсонализацию, раскол индивидуального «я» испытывающего саудаде человека, который приближает его к мистическому экстазу и созерцанию Сущего[178].

Галисийский философ различает здесь два фундаментальных типа саудаде, которые соответственно называет саудаде «паническое» и саудаде «лирическое». Первое, которое он считает типом «саудаде-пространства», определяется тем, что в нем определения являются гетерономными, происходят извне и представляют собой непреходящую космическую ценность, поскольку «я» вращается вокруг саудаде, отражая относительную «объективацию» субъекта и некоторую возможность познания, что делает из него менее чистую форму саудаде. Наоборот, во второй форме, представляющей собой «саудаде-время», определения идут изнутри, имея непреходящую пневматологическую ценность; в ней саудаде вращается вокруг «я» и субъект воздействует на объект, субъективируя его, что делает невозможным познание и превращает его в самую чистую форму саудаде благодаря отсутствию ссылки на какой-либо объект и беспокойство и неточность саудаде, которые с ним ассоциируются[179].

Роф Карбальо

Мышление Рофа Карбальо (1905–1994)[180] как бы отстоит на равном расстоянии как элемент-медиатор или средний термин между видением саудаде у Пинейро как чистого чувства, как радикального чувства единичности и онтологического одиночества человека, и противоположной пантеистической интерпретации саудаде, предложенной и философски принятой Даниэлем Кортесоном.

Из обширной и сложной философской проблематики саудаде, которую Жуакин де Карвалью пытался сформулировать систематически[181], проницательное умозрительное исследование галисийского мыслителя проходит по трем фундаментальным направлениям характера, одновременно онтологического и антропологического. Первое касается происхождения и сущности саудаде и элементов или компонентов чувства саудаде, в то время как второе исследует поиски причины, по которой лузо-галисийское саудаде, как правило, связано с космическим измерением и глубоким теллурическим смыслом, третье определяет тип отношений саудаде со временем и смертью.

Согласно мышлению, выраженному Рофом Карбальо, саудаде – это конденсация онтологической реальности решающего значения во всем человеческом существе; это высшая форма одиночества, одиночества в потемках нашей души, которое заставляет страдать того, кто испытывает чувство саудаде, ностальгию о чем-то, находящемся в глубине человеческой памяти.

Поэтому, будучи радикально человечным, саудаде, однако, подразумевает особые географические условия и определенную естественную среду для формирования ореола тайны, очарования и священного ужаса, которые его окружают и определяют.

Итак, согласно галисийскому философу, саудаде представляет собой чувство, присущее горным народам, живущим в странах, где много зелени и большая влажность, в которых природа предстает как первозданный мир, еще облеченный в «зеленое чудо жизни», в котором слабы или вообще не существуют вехи трансформации человека, когда «священная зелень», о которой говорит Гельдерлин, устанавливает общение между кровью человека и окружающей ее растительной жизнью. Эти два условия – горная страна и присутствие природы в ее неприкосновенной и первозданной сущности – создают третье, так же необходимое для возникновения саудаде – туман.

Действительно, поскольку испытывающий саудаде народ – это народ с пафосом дистанции, когда он оказывается географически на берегу неизвестного моря перед недоступными горизонтами, окутанными реальными или идеальными туманами, что делает тайну перманентно присутствующей, пафос дистанции словно бы увеличивается и расширяется, приобретая то сияющее измерение чего-то огромного и завораживающего, что Рудольф Отто почитал основным элементом священного[182].

Этот характер саудаде существует или проявляется как от страха, происходящего от фатальной дистанции, неуверенности в будущем или неизбежной реальности смерти, так и в сокровенном мире человека, как нечто консубстанциональное его существу как корень или фундамент его величия.