Философия субъективности

Вторая тенденция, тоже, на мой взгляд, явно просматриваемая, – это постепенное увеличения веса неутилитарного начала. Уже не просто какие-то души или мифы нравятся, а заставляют страдать и сострадать, приобщают к предкам и богам, вызывают страх, но очистительный, дают возможность путешествовать в необычных мирах и прочее. Сакральные тексты и ритуалы все больше расходятся с несакральными.

Третья тенденция – формирование средств, позволяющих выражать неутилитарные аспекты и переживания. Примерами их являются представления о ритме, гармонии, характере, фабуле, энергии, действии и другие.

Аристотель, завершая работу предшествующих философов, окончательно разводит утилитарные и неутилитарные начала, характеризует новую практику – как поэтику, описывает выразительные средства поэтики, формулирует правила, позволяющие художникам действовать осознанно и, говоря современным языком, технологично.

Знания об искусстве, его назначении и видах, о строении произведений, создавали вторую ипостась бытия искусства (первая – это творчество самого художника, создающего новое произведение). По отношению к деятельности художника эти знания и связанные с ними правила в совокупности вполне можно охарактеризовать как схемы; они задавали новое видение и по-новому организовывали художественную деятельность. Можно говорить и о своеобразном осознании этих схем: произведения, представленные в знаниях, рассматривались как копии (подражания) реальности, сами знания и правила, как направляющие деятельность художника. Созданные схемы способствовали технологизации художественной деятельности, высвобождая место для более творческих процессов.

Наличие второй – когнитивной и схемной ипостаси искусства создавало своеобразный порождающий механизм, стимулирующий развитие искусства. Дело в том, что «художественная рефлексия» (то есть изучение искусства и полученные о нем знания и схемы) показывала, что художник или реализует только некоторые из указанных рефлексией возможностей, или вообще их не реализует, или действует как иначе. В результате он начинал ставить для себя и решать новые художественные задачи. Но следующие акты художественной рефлексии опять обнаруживали несоответствие реальной художественной практики той идеальной, которая задавала художественная рефлексия. Все это, естественно, не отменяло необходимость изобретать новую художественную форму а напротив, интенсифицировало такие изобретения.

Подведем итог. Античная субъективность сформировалась как условие становления античной личности. Становление личности обусловило формирование таких личностно ориентированных практик как античное судопроизводство, искусство, любовь, изобретение рассуждений. В их рамках происходила адаптация личности и античного общества и складывались области жизнедеятельности, позволяющие личности реализовать себя. Поскольку рассуждения позволяли строить парадоксы и знания, расходящиеся с опытом, постепенно сложилась практика нормирования рассуждений, которая понималась, с одной стороны, как построение определений и правил, с другой – как получение знаний о том, что существует (сущем) на самом деле и ведет к спасению. В результате формируется мышление и картина действительности, соответствующая мышлению. Другой способ отображения действительности – искусство, ориентированное не столько на разрешение противоречий и соответствие опыту, сколько на удовольствие и реализацию личности.

В рамках религиозно-мифологической картины, невзирая на все ее трансформации, все же понятно, как устроен мир: его создали боги и он населен богами и людьми. Другое дело, новая реальность, встающая перед античным человеком, реальность, обусловленная мышлением, философией, наукой, а также рациональными практиками – судопроизводства, хозяйственной и политической деятельности и другими. Эта реальность уже не укладывается в религиозно-мифологическую картину, с ней рождается совершенно другой мир. Античный человек, отвечая на вызовы времени, состоящие в формировании личности и мышления, создает и новые практики, осваивает новый опыт. В качестве становящейся и мыслящей личности он по-новому любит, иначе готовится к смерти. Например, Платон старается объяснить, что смерть есть благо, если человек живет правильно и разумно, но – зло и страдание, если он живет неправильно и неразумно. Важной личной проблемой для Платона является определение способа жизни, который позволяет встречать смерть спокойно, без страха.

«Такой человек, – писал Платон в “Послезаконии”, – даже восполнив смертью удел своей жизни, на смертном одре не будет, как теперь иметь множества ощущений, но достигнет единого удела, из множественности станет единством, будет счастлив, чрезвычайно мудр и вместе блажен»[248].