Философия субъективности

Возможно, двадцать первый век будет веком практик и наук не только о социальности и технике, но и телесности. Налицо бурное развитие телесно ориентированных социальных практик (техник и строительства тела – модели тела и красоты, бодибилдинг, здоровый образ жизни и натуропатическое питание, новое возрождение танцевальной и физической культуры, карате, художественная гимнастика, смена пола, очередные попытки достижения бессмертия – креоника и движение трансгуманизма и прочее) и поток различных концепций тела и телесности. Конечно, во все времена человек обращал внимание на свое тело, но сегодня оно становится проблемой, именно в силу массовости указанных практик и трудностей с концептуализацией (осознанием) тела. Если одни мыслители и ученые видят в этой концептуализации вообще-то привычные оппозиции, то другие, напротив, предлагают отказаться от них и говорить, например, о «теле-без-органов» или субъекта.

«Современный постмодернизм (М. Фуко, Ж.Л. Нанси, Ж. Деррида и др.), – отмечает А.П. Огурцов, – выдвинув программу деперсонализации субъекта, обратил внимание на сопряженность чувственности и мысли, на телесность сознания, которая не позволяет использовать оппозицию «внешнее-внутреннее» и апеллирует к аффективным сторонам человеческого бытия, прежде всего к сексуальности и негативным аффектам (садомазохизму, жестокости и др.)» [176]. «Тело-без-органов, – объясняет В.А. Подорога, – это не тело-объект, если оно существует, то по другую сторону от общепринятого представления о телесной реальности, вне собственного образа и телесной схемы (пространственно-временных и топологических координат), вне анатомии и психоматического единства»[177].

Спрашивается, как такое можно помыслить: «телесность сознания» или тело-без-органов, «вне анатомии и психоматического единства»? Одновременно, трудно согласиться и с мнением ряда современных ученых и философов, утверждающих, что фактически со времен неолита основные универсалии человека – чувства, мышление, воображение, его внешний облик и тело сложились окончательно и изменяются только незначительно.

Начать разговор о теле можно с попытки мыслить его в рамках социально, культурно и антропологически истолкованной техники, ход, как известно, намеченный Мишелем Фуко.

Постмодернисты, особенно Фуко, пишет А. Огурцов, «обратили внимание на то, что социальные практики формируют определенные телесные практики и соответственно определенное понимание тела. В «Истории сексуальности» он показал роль систем надзора и наказания в формировании социального отношения к сексуальности и к телу. Эта линия, в значительной степени продолжавшая анализ М. Моссом «техники тела», т. е. того способа, каким от общества к обществу люди узнают, как использовать свое тело, была восполнена линией, обратившей внимание на биопсихические и даже тактильные способы репрезентации тела»[178].

Правда, «техники себя», специфицирующие, в частности, телесность, и технику как таковую Фуко понимает достаточно традиционно. Это видно, например, из следующего фрагмента.

«Если придерживаться, – пишет Фуко, – известных положений Хабермаса, то можно как будто бы различить три основные типа техник: техники, позволяющие производить вещи, изменять их и ими манипулировать; техники, позволяющие использовать системы знаков; и, наконец, техники, позволяющие определять поведение индивидов, предписывать им определенные конечные цели и задачи. Мы имеем, стало быть, техники производства, техники сигнификации, или коммуникации и техники подчинения. В чем я мало-помалу отдал себе отчет, так это в том, что во всех обществах существуют и другого типа техники: техники, которые позволяют индивидам осуществлять – им самим – определенное число операций на своем теле, душе, мыслях и поведении, и при этом так, чтобы производить в себе некоторую трансформацию, изменение и достигать определенного состояния совершенства, счастья, чистоты, сверхъестественной силы. Назовем эти техники техниками себя. Если хотеть проделать генеалогию субъекта в западной цивилизации, следует учитывать не только техники подчинения, но также и "техники себя"… Если раньше я изучал поле власти, беря за точку отсчета техники подчинения, то теперь, в ближайшие годы, я бы хотел изучать отношения власти, отправляясь от "техник себя" <…> Я не думаю, чтобы могла существовать мораль без некоторого числа практик себя…»[179].