Философия субъективности

В данном случае оказались блокированными: желание поговорить с отцом о серьезных проблемах жизни (я до сих пор сожалею, что не смог этого сделать, когда он был жив); жалость, что отец так рано ушел из жизни, не успев, как говорила моя мать, хоть немного пожить по-человечески, когда уже стало можно; и, наконец, переживания по поводу страданий матери. Во сне я смог прожить события, связанные с моей блокированной активностью, причем знание о реальной смерти воспринималось, с одной стороны, как переживание какой-то неувязки, тайны, темного места, с другой – в виде определенных объяснений, мало осмысленных для бодрствующего сознания, но вполне убедительных для сонного. Параллельно все эти годы во мне происходил неслышный переворот: я все больше обнаруживал в себе отцовские черты и ценности, все чаще мысленно обращался к нему (чего я почти не делал при его жизни). Закончился этот переворот тем, что отец вошел в мою жизнь, занял прочное место в моей душе, причем не просто как воспоминание: было вполне реальное ощущение его присутствия. С этим совпало и исчезновение самого сна, очевидно, контрреальность распалась.

В заключение вернемся к утверждению, что знание естественных составляющих субъективности позволяет лучше понять самих себя, одновременно выступая концептуальным моментом самой субъективности. Действительно, предложенная здесь концепция сновидений задает отношение к самим сновидениям. Если мы принимаем ее, то начинаем внимательно относится к своим сновидениям, переживаем их, стараемся запомнить, прилагаем усилия, чтобы понять, какие блокированные желания (нереализованные программы) в них реализуются, о каких аспектах личности говорят сновидения. Не меньшее значение знания о сновидения играют в организации правильного образа жизни и работы над собой. Например, их анализ позволяет уяснить, как во сне работает наша психика (выключается ли полностью сознание, не перевозбуждены ли мы и прочее), с какими проблемами мы не справляемся или не осознаем их, что и ведет к блокировке соответствующих желаний. Выявление снов наяву или галлюцинаций свидетельствует о том, что мы не успеваем за ночь реализовать блокированные желания. О том же говорят желания реализовать себя в искусстве или общении или почти навязчивое обдумывание своих проблем. Впрочем, нельзя забывать, что сновидения не показывают нам прямо наши проблемы, ведь сны нужно еще правильно понять (истолковать), например, на основе той же предложенной концепции.

Глава шестая. Личность как основной источник субъективности новоевропейского человека

1. Что определяет наши поступки – мышление или личность?

Переживания современного человека в значительной степени вращаются вокруг его личности. Обычно личность мы осознаем как «Я», как источник выбора и самостоятельного поведения. Нужно сказать, что к пониманию значения личности я пришел не сразу. Как уже отмечалось выше, свое философское образование я получил из рук Г.П. Щедровицкого, который весьма своеобразно относился к личности. В одном из последних интервью мой учитель сказал буквально следующее:

«Со всех сторон я слышу: человек!.. личность!.. Вранье все это: я – сосуд с живущим, саморазвивающимся мышлением, я есть мыслящее мышление, его гипостаза и материализация, организм мысли. И ничего больше… Я все время подразумеваю одно: я есть кнехт, слуга своего мышления, а дальше есть действия мышления, моего и других, которые, в частности, общаются. В какой-то момент – мне было тогда лет двадцать – я ощутил удивительное превращение, случившееся со мной: понял, что на меня село мышление и что это есть моя ценность и моя, как человека суть… Все наше поведение – это лишь отражение и пропечатка мощи нами используемых социокультурных форм, но никак не творение индивидуального ума. И в этом смысле я говорю: игра – играет, а мышление – мыслит»[202].

Однако парадокс в том, что сам Щедровицкий был яркой личностью. Именно его личность предопределила многие особенности мышления не только его самого, но и моих коллег в "героический период" деятельности нашей школы (Московского методологического кружка) в 60-х, начале 70-х годах. Я уверен, что общалось и мыслило не какое-то там севшее на Щедровицкого мышление, а семинаристы школы, вместе и по отдельности.