Философия субъективности

«молодость моя прошла шумно и бесплодно… Счастья мне не было… я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей».

Женившись, Пушкин начал новую, праведную во всех отношениях, жизнь. Интересно, в какой мере Александр Сергеевич осознает нравственный и духовный переворот, происходивший в нем на рубеже 30-х годов? С одной стороны, Пушкин не любил копаться в собственной душе. Прямой психологической рефлексии он еще со времен своих романтических увлечений всегда предпочитал художественную рефлексию, то есть вкладывал свои переживания и их возможное развитие в души героям своих поэтических произведений. М. Бахтин, обсуждая особенности характера романтического героя, в частности, пишет:

«Романтизм является формой бесконечного героя: рефлекс автора над героем вносится вовнутрь героя и перестраивает его, герой отнимает у автора все его трансгредиентные определения для себя, для своего саморазвития и самоопределения, которое вследствие этого становится бесконечным. Параллельно этому происходит разрушение граней между культурными областями (идея цельного человека). Здесь зародыши юродства и иронии»[207].

Не объясняет ли это глубокое соображение М. Бахтина и то, почему Пушкин не любил прямой психологической рефлексии, и определенную противоречивость его личности, и так свойственную ему склонность к иронии?

С другой стороны, духовный переворот в человеке не может происходить сам собой, без соответствующего осознания. И оно, как мы видим из писем, у Пушкина, конечно, было. Он прекрасно понимает, что делает, понимает и последствия, которые влечет его выбор.

Пушкину, вероятно, казалось, что ему повезло дважды: в его браке, опровергая его собственные литературные и жизненные концепции, счастливо слились в едином потоке романтическая любовь и дружба, страсть и долг. На этом последнем этапе жизни, по сути, жизни второй – праведной и духовной, Пушкин особенно нуждался в поддержке, ведь он взвалил на себя непосильные задачи. С одной стороны, он хотел, ну не то, чтобы перевоспитать царя, но во всяком случае решительно повлиять на него, с другой – написать такую историю России, которая бы указала для всех образованных людей выход.

«Основные пункты его тактической программы были ясны ему еще в 1831 году. Воздействовать на государя с тем, чтоб он ограничил аристократию бюрократическую и выдвинул аристократию истинную, просвещенное родовое дворянство с неотменяемыми наследственными привилегиями, дворянство, которое представляло бы у трона весь народ и которое ограничило бы самодержавие. Государь под давлением общественного мнения должен пойти на ограничение собственной власти. Для мобилизации общественного мнения следует соответствующим образом направить умственное движение русского дворянства, объяснить ему его долг»[208].

Именно для этой цели были написаны "Борис Годунов", "Медный всадник", "Капитанская дочка", "История Пугачева", шла работа над "Историей Петра". Обе задачи, поставленные Пушкиным, как мы сегодня понимаем, были утопичны, и к чести Пушкина он, в конце концов, вынужден был расстаться со своими иллюзиями. Формулировал для себя Пушкин эти задачи во многом как поэт, а оценил их нереалистичность уже как умнейший человек России. К 1834 году он нащупывает более реалистическую гражданскую позицию: нужно работать не для царя, а для правительства, образования и просвещения, то есть для российской культуры. Пушкин оказался на перепутье: он не мог, да и не хотел повернуть назад, но и не мог жить по-прежнему.

Пушкин, как мы видим, был не только первый национальный поэт, но и одна из первых (наряду с Ломоносовым, Карамзиным, Чаадаевым Тютчевым и другими) личностей в России. Он не просто жил самостоятельно, но и обнаружил несоответствие своей жизни и личности тем представлениям о себе, которые Пушкин выработал сам и под влиянием дружеского окружения. Пережив душевный кризис, он решил в корне поменять (перестроить) свою жизнь. И здесь ему на помощь пришел Чаадаев, вера в Бога, собственные размышления и идеалы. В результате можно говорить, что Александр Сергеевич как человек родился заново, вторым духовным рождением.

В каком же смысле можно говорить о развитии Пушкина? Психолог, вероятно, сказал бы, что развивалась его психика. Но такой ответ очень слабый. С одной стороны, он мало что объясняет, с другой – сразу встают другие вопросы: как мы будем представлять психику, в рамках какой психологической теории (ведь их очень много), но даже если будет получен ответ на предыдущий вопрос, то что значит развитие психики – усложнение ее, переструктуривание (какое?), приближение к развитому состоянию (кто его задает?).