Философия творческой личности

Вот и у двух современных литераторов, авторов ретро-детективов, Бориса Акунина и Антона Чижа, мужской архетип буквально сплетен со статусом их персонажей. Фандорин и Ванзаров – «государевы слуги» противоположных по отношению к рязановскому Мерзляеву социально-нравственных установок, они суть носители чести, доблести и геройства, поэтому в соответствии с принципами хорошей литературы наделены множеством позитивных личных свойств.

Долгое время весьма важным было для массовой аудитории то, что человек, который «честь имеет», не является «государевым слугой». И это не было сугубо российской – антисамодержавной, интеллигентской, диссидентской – традицией. Знаменитые сыщики, в ряд с которыми стремятся поставить своих персонажей наши современники, обычно были частными лицами, более умными, тонкими, порядочными, чем их – если не антагонисты, то контекстуальные «тени», именно что «государевы слуги». Массовая аудитория помнит Шерлока Холмса; если спросить, кто еще был у Конан Дойла, назовут доктора Ватсона, – но кто помнит Лестера, между прочим, сотрудника Скотланд Ярда? Та же массовая аудитория благодарна А. Кристи за ее Эркюля Пуаро, но кто сможет легко назвать его друга-антагониста Гастингса?

В мировой масскультовской традиции мужской архетип чаще связан с фигурой неформала-трикстера, каковым в основном массиве текстов, посвященных ему, оказывается в России акунинский Фандорин (производство его в статские советники, скорее, контраст, чем развитие тенденции). Но, тем не менее, «статский советник» Фандорин – это был определенный сигнал, обозначивший изменение парадигмы в сторону культурного героя. А у следующего автора ретродетективов, А. Чижа – уже в полном смысле культурный герой: талантливый (образованный, наблюдательный, догадливый, воспитанный, обаятельный), да еще и физически сильный, можно сказать, всепобеждающий, недаром в романе о неучастии российской команды в первой Олимпиаде времен де Кубертена этот силач легко заменяет предполагавшегося победителя из числа армейских офицеров. Но новый герой не трикстер еще и потому, что он в полном смысле государев слуга, он служит в должности чиновника для особых поручений сыскной полиции Санкт-Петербурга. Мужской архетип привлекателен для автора и исследуется едва ли не с рвением естествоиспытателя: еще до начала писательской карьеры автор делал на телевидении (5 канал, Санкт-Петербург) цикл передач под названием «Мужские истории».

Служить Отечеству – правильно и почетно. Эту мысль не просто разделял, но активно внедрял в массовое сознание Б. Акунин, с которым публика познакомилась вовсе не по хронологии жизни его главного персонажа, а начиная с едва ли не лучшего по сей день романа, полного патриотических и монархических настроений, – «Коронация» (первая публикация в 2000 году). По мере публикации романов Фандорин, независимо от своего возраста и должности, в силу жизненных драм (гибель невесты – «Азазель») и принципиальных позиций (отвращение к люмпенам, бандитам, предателям – «Особые поручения», «Левиафан», «Турецкий гамбит») все более явственно становился «государственником», а Ванзаров у А. Чижа не меняет убеждения и статус. Впрочем, именно в России, где неформалы/маргиналы стали активно появляться в телесериалах 2000 годов, где теперь масскультовские персонажи мстят, не дожидаясь судебных решений, или ловят преступников прямо в рядах правоохранительных органов, – уже был опыт рождения в массовых жанрах, разумеется, в детективах, таких вот государевых слуг и из числа спецагентов (Исаев у Ю. Семенова и в телесериале Т. Лиозновой «Семнадцать мгновений весны»), и из числа обычных милиционеров (Жеглов у бр. Вайнеров в «Эре милосердия» и, соответственно, у С. Говорухина в телесериале «Место встречи изменить нельзя»). Эти государевы слуги, в конечном счете, опровергали известную русскую поговорку «сила есть – ума не надо», став кумирами массовой публики благодаря своей телевизионной реинкарнации в облике сдержанно-аристократичного В. Тихонова и трогательно-брутального В. Высоцкого. Таких мужчин можно было любить, им хотелось доверять, верить в них, до бесконечности ждать их и, разумеется, оплакивать.