Философия творческой личности

Как обычно, игра ума позволяет ему угадать главные тайны, о которых в «фамилии» почти никто не подозревает, – тайну продолжившейся после случайного спасения жизни Анны Аркадьевны Карениной, которая наконец-то умирает лишь в финале романа А. Чижа, и тайну смертельной болезни Алексея Александровича Каренина, жертвенно и возвышенно прожившего жизнь после несостоявшейся смерти любимой жены. Куда драме Толстого до мелодрамы, сыгранной у Чижа! Последний начинает действие через 20 без малого лет после финала романа Толстого (ход известный и достаточно выигрышный, примененный в свое время Г. Гориным в пьесе «Чума на оба ваших дома», где сюжет разворачивался в скучной обывательской Вероне после похорон Ромео и Джульетты).

Таким образом, герой завершает жизнь в очередном романе в качестве мужественного защитника слабых и прекрасных дам, каковыми наполнены романы Чижа (правда, эти же дамы бывают коварны и жестоки, но Ванзаров спасает всех, кого возможно, не карая тех, кого следовало бы, если бы они не были дамами и барышнями – вот истинно мужское поведение). Оставляя случайно застреленную Анну Каренину умирать на руках безмерно любившего мысль о ней сына, вполне взрослого Сержа, Ванзаров удаляется со сцены. Финальные фразы романа – образец «махрового» мелодраматизма, сродни тому, какой вызывал иронию зрителей парижских театров в эпоху популярности Дюма-драматурга: «Я ему изменила, и он меня убил», – произносила переиначенную реплику под свист публики актриса, которую молча заколол партнер, не пожелавший произносить затертую фразу. Так и у Чижа говорится о главном герое-сыщике: «Утешать и вытирать слезы он не умел. Зато как исполнить свой долг, знал отлично». Казалось бы, finita la comedia. Но тем и отличается произведение массовой культуры – пусть весьма удачное, талантливо стилизующее и варьирующее заигранную и многократно спародированную классику, – от самой классики, что автор считает себя обязанным выйти на поклон и напомнить публике о своей роли в мировой культуре.

Вполне очевидно, что мужской архетип, присутствующий в романах А. Чижа, отбрасывает рефлекс не только на персонажа, но и на самого автора – сильного и мужественного, мудрого и прощающего, любящего и порицающего. И вот уже автор современного романа вкладывает в подсознание персонажа мысль – «он только подумал», – которая закольцовывает текст (возвращая к первой фразе романа Толстого), акцентирует контекст (тема «фамилии как семьи» получает завершение) и ставит точку в игре ассоциаций: «все несчастные семьи несчастны по-своему, а каждая счастливая – не знает об этом».

Алогизм финальной реплики, как и сама по себе постмодернистская идея построения нового текста после завершения текста классического (как это сделал Акунин в своей «Чайке», где велось следствие по окончании действия «Чайки» Чехова), переводит «махровую» мелодраму в регистр интеллектуального анекдота. Причем слово анекдот нужно понимать не в современном, бытовом смысле, а в традиционном, античном, как поучительную и даже грустную историю.

Специфичность мужского архетипа в российском дискурсе

Из представленных наблюдений над архетипом в русской массовой культуре вытекают два принципиальных соображения.

Первое. Российский дискурс массовой культуры не просто актуализирует мужской архетип через популярный и логично выбранный жанр – детектив (ретродетектив, интеллектуальный детектив, иронический детектив – варианты могут быть разными, мы не обо всех написали, но учли их). Мужской архетип актуализируется как на уровне персонажа, что понятно, так и на уровне личности автора. Мы полагаем, что российский дискурс массовой культуры связан не просто с наличием мужского архетипа, но с мужской точкой зрения на социально-нравственные проблемы и, естественно, на женщину. В текстах Б. Акунина и А. Чижа отчетливо присутствует современный, ироничный, антифеминистический посыл, позволяющий сравнить «укротителя» (рыцаря без страха и упрека) и «укрощаемую» (коварную и чаще всего не достойную его, хотя в чем-то и прекрасную даму). Так, женщина способна лишь чувствовать, а мужчина – сочувствовать. Женщина способна на безумную жертву, а мужчина – на осознанное благородство. Женщина жестока, а мужчина – справедлив. Следовательно, российский дискурс массовой культуры закрепляет иерархизированность социальных ролей в патриархальном духе, между делом объясняя сложившуюся дискриминационную систему гендерных ролей, излюбленную в России последнего тысячелетия.