"Философия войны" в одноименном сборнике

исключительно мотивами личного честолюбия — и этим своим своевольством сорвал всю

петроградскую операцию Юденича.

То же мы можем сказать про своеволие ген. Рузского, пошедшего в чаянии дешевых

лавров на не имевший значения Львов вопреки приказаниям ген. Иванова и упустившего

разгром австро-венгерских армий. Совершенно то же мы наблюдаем и у фон Клука,

систематически игнорировавшего директивы Мольтке: прусские генералы 1870 г. — Камеке,

фон дер Гольц, Альвенслебен — своей инициативой сослужили фон Клуку плохую службу.

В октябре 1919 года Московский поход был сорван прорывом Буденного от

Воронежа. В это же время 1 арм. к-с ген. Кутепова разбил под Орлом последние силы

красных, прикрывавшие московское направление.

У ген. Кутепова было 11 000 отличных бойцов. Он мог устремиться с ними, очертя

голову, на Москву, бросив всю остальную армию, бросив тылы, не обращая внимания на

прорвавшегося Буденного. Но он подчинился директиве Главного Командования и отступил,

«сократив и выровняв фронт». И Кутепов, и его подчиненные были уверены, что это

ненадолго, что это — лишь до Курска...

Впоследствии ген. Кутепов сожалел, что не отважился на первое решение — и не

пошел от Орла на Москву. Психологический момент в гражданскую войну всесилен, взятие

Москвы свело бы на нет все успехи Буденного. Но кто посмеет упрекнуть Кутепова в

нерешительности? В его положении один лишь Карл XII, не задумываясь, бросился бы на

Москву. Но это — как раз полководец, опрометчивостью погубивший свою армию.

Отступить временно на Курск сулило, конечно, большие выгоды, чем прыжок с

зажмуренными глазами в пространство. Ведь в случае весьма возможной неудачи гибель

была совершенно неизбежной — и погибло бы как раз ядро Добровольческой Армии — ее

цвет.

Из всех этих примеров видна вся невозможность провести точную грань между

дозволенной инициативой и гибельным своеволием.

Мы можем указать эту грань лишь приблизительно.

Инициатива — явление импровизационного характера. Она уместна и желательна в

Тактике, с трудом допустима в Оператике и совершенно нетерпима в Стратегии. Всякая

импровизация — враг организации. Она допустима в мелочах, изменяя их к лучшему (в

приложении к военному делу — в Тактике). Но в сути дела (в военном деле — в Оператике и

в Стратегии) — она вредна. 29-я пех. д-ия ген. Розеншильд-Паулина и 25-я ген. Булгакова

решали под Сталлупененом тактические задания. Частный почин Розеншильда, выручавшего

59

Электронное издание

www.rp-net.ru

соседа, — целиком оправдан, это — блестящее решение. Дивизия же ген. Ветренко под

Петроградом решала (в условиях гражданской войны) стратегическую задачу — никакая

инициатива там не была терпима. Воспитанный на примерах тактической инициативы лихих

бригадных командиров 1866 и 1870 годов, фон Клук перенес инициативу в область

Стратегии, что оказалось печальным для Германской армии.

Достоинство для тактика, Инициатива превращается в порок для стратега.

***

Отметим честолюбие и славолюбие. Желание вечно жить в памяти потомства вообще

доказывает бессмертие духа. Со всем этим, и честолюбие, и славолюбие сами по себе —

пороки. Подобно тому как яд в небольшом количестве входит в состав лекарства, так и эти

два порока в небольшой дозе могут принести пользу в качестве весьма действительного

стимула.

Упомянем еще про храбрость. Мы знаем, что сама по себе (не входя составным

элементом в какую-либо из трех основных воинских добродетелей) она особенно высокой

ценности не представляет.

Суворов это сознал. Он учил: «солдату — храбрость, офицеру — неустрашимость,

генералу — мужество» — предъявляя к каждой высшей категории военных людей высшее

требование. Это — три концентрических круга. Неустрашимость — есть Храбрость,

отдающая себе в полной мере отчет о происходящем, храбрость в сочетании с решимостью и

сознанием высокой чести командовать, вести за собой храбрых. Мужество есть

неустрашимость в сочетании с чувством ответственности.

В общей своей массе люди — не трусы. Те, кто способны под огнем идти вперед, —

уже не могут называться трусами, хоть настоящих храбрецов, которым улыбнулся с неба

святой Георгий, быть может, пять человек на роту. Остальные — не храбрецы, но и не трусы.

Пример неустрашимого командира и храбрых товарищей могут сделать из них храбрецов,

отсутствие этого примера обращает их в стадо, и тогда гибельный пример открытой трусости

может все погубить. При этом следует, однако отметить, что среди трусов преобладает

вполне исправимый тип «шкурника». Настоящие же, неисправимые трусы — явление, к

счастью для человечества, — редкое.

60

Электронное издание

www.rp-net.ru

Глава XIII. Военная этика и воинская этика

Под военной этикой мы разумеем совокупность правил и обычаев — как

кодифицированных, так и некодифицированных, — которыми противники должны

руководиться на войне. Под воинской этикой — правила и обычаи, которые члены военной

семьи соблюдают при сношениях друг с другом — и вся военная среда в сношениях с

невоенными.

***

Конец XVII века и почти весь XVIII — с их «кабинетными войнами», веденными за