Верится с трудом, что Мэн-цзы мог когда-либо служить постоянным административным чиновником. По-видимому, ему доставалось место «приглашенного сановника», своего рода консультанта по вопросам государственных дел, не отягощенного обязанностями и полномочиями обычного министра. В царстве Ци он даже отказался от денежного содержания. В документах иногда встречаются упреки в том, что он отказывался от постоянной службы по примеру того же Конфуция. Однако ни у кого не возникает сомнения в его страстном желании постоянного места в государственном механизме, но только при условии предоставления ему полной свободы действий в руководстве правительством, на что ни один из правителей пойти не был готов.
В поисках правителя, способного воплотить на практике его теоретические концепции, Мэн-цзы со своими питомцами переезжал из одного царства в другое, где останавливался надолго или накоротке в зависимости от складывающихся обстоятельств. Однажды его спросили: «Не кажется ли вам нелепым ваше блуждание по свету в сопровождении нескольких десятков колесниц и сотен мужчин с остановками то у одного феодала, то у другого, а также проживание за их счет?» Мэн-цзы оправдывал свой образ жизни как стоящий того, во что обходился правителям, ведь он сохранял в неприкосновенности для потомков принципы бытия царей предыдущих поколений. Большим подспорьем в его жизни служили подарки от князей, иногда проявлявших большую щедрость. Однако его нельзя заподозрить в безграничном корыстолюбии, так как бывали случаи, когда Мэн-цзы отказывался от подарков, причем создается такое впечатление, что он принимал подаяния в пределах ему необходимого для относительно скромного существования.
Мэн-цзы вполне справедливо считал себя продолжателем конфуцианской традиции своего времени. Он совершенно искренне верил в полное соответствие своих воззрений и поступков с воззрениями и поступками Конфуция. Но тут приходится указать на его заблуждения. Мэн-цзы как исторический персонаж радикально отличался от Конфуция, да и времена к тому же изменились.
Откровенное отличие заключается в том факте, что Конфуций в трактате «Лунь Юй» несколько раз чистосердечно кается в ошибке, зато Мэн-цзы никогда открыто не признавал своих промахов. И это в первую очередь бросается в глаза. Здесь дело касается самых основ их соответствующих философских воззрений, а также различий в их характерах. Не следует забывать о весьма отличающихся обстоятельствах, при которых они жили.
Конфуций представляется единственным влиятельным философом, жившим в его время. Мэн-цзы, однако, принадлежал к одной философской школе из многих, существовавших тогда, и между этими школами шло острое соперничество за привлечение на свою сторону последователей, а также за благосклонность правителей, от которой зависело их благосостояние, влияние и положение. Беседы Конфуция с его учениками проводились в относительно спокойной атмосфере, и посвящались они, по крайней мере в значительной их части, попытке достижения истины и познания ее сути. Беседы у Мэн-цзы при этом по большому счету крутились вокруг темы отстаивания и пропаганды истинности его учения, что, конечно же, выглядит совершенно по-иному.
Мы уже отмечали, что А.А. Ричардс находит у Мэн-цзы многое из заслуживающего восхищения. При этом он прекрасно видит у него характерные недостатки. Ричардс характеризует конкретные аргументы Мэн-цзы следующим образом: «а) над ними довлеет цель увещевания; Ь) выявление причины расхождения с прочими аргументами не предусматривается: с) форма аргумента, приводимого оппонентом, упоминается в смысле того, чтобы ее
Не один только Мэн-цзы придерживался такого подхода к ведению спора. Подавляющее большинство из нас поступает точно таким же образом гораздо чаще, чем согласны это признать, и такого рода аргумент можно встретить даже в трудах великих западных философов. Что, однако, нельзя считать правильной тактикой научной дискуссии. Попытки Мэн-цзы сохранить свою непогрешимость вели его в различные ловушки, включая прегрешения против логики. Однажды, когда ученик обратил его внимание на то, что он поступал вразрез с неким принципом, провозглашенным им прежде, Мэн-цзы оборвал его речь резким замечанием, мол, «то было тогда, а сейчас совсем другой случай».