Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Исходная позиция Кюнга – относительно того, что миру в мире препятствует в конечном счете именно конфронтация между религиями – ложна, и он сам не настолько наивен, чтобы не понимать, что в войнах между народами, особенно в новое и новейшее время, религиозная риторика, как правило, лишь камуфлирует экономическо-политические интересы и социально-этнические страсти. Реальные задачи, стоящие за кюнговским «примирением» религий посредством их «диалога», который предполагает необходимость самокритики (только одной из них) – вполне понятные. Это, во-первых, попытка «нейтрализации» своеобразия религий (что Кюнг постоянно отрицает, но на деле осуществляет в своих публикациях по диалогам христианства со всеми религиями от Ближнего до Дальнего Востока) ради нового «мирового порядка» (который не может не вызывать ассоциации с новым «планетарным порядком», разрабатываемым движением New Age). Во-вторых, «перевоспитание» христианства, от лица которого Кюнг считает возможным продолжать выступать, испытывая упорное неприятие главного в нем – учения о Божественности Иисуса Христа (не замечая, правда, что подобный христианин – такое же, мягко говоря, недоразумение, как мусульманин, отрицающий бытие Аллаха или авторитет Мухаммада)[660].

Однако здесь не могут обсуждаться ни эти моменты, ни та «глобальная проблема», что и названные мною в начале доклада высшие церковные иерархи поддержали откровенное вероотступничество ради того только, чтобы не отставать все от того же духа времени, не могут здесь обсуждаться сколько-нибудь подробно.

Не можем мы останавливаться с заслуживающей того полнотой и на том драматическом обстоятельстве, что сам Кюнг, назначенный Иоанном XXIII в 1962 году официальным теологом II Ватиканского Собора, был в вопросе о «диалоге религий» прямым последователем движения аджорнаменто (хотя впоследствии пошел значительно «левее»), которое здесь начало с христианского экуменизма, но не смогло остановиться в рациональной точке (недаром он в «Быть христианином» восхищается соборной Конституцией о Церкви, арт. 16, где указывается, что для спасения ни принадлежность Церкви, ни даже вера во Христа в некоторых случаях вовсе не обязательны). Понадобилось почти тридцатилетнее смятение слабых умов (достаточно вспомнить и о Томасе Мертоне, и о Эвномии Лассале, и о Раймондо Панникаре, и об авторах «христианского дзена» и «христианской йоги», и о многих других), а также безусловное мужество и ясность богословской мысли кардинала Й. Ратцингера, чтобы в 2000 г. вопрос о соотношении христианства и иноверия начал вновь рассматриваться в святоотеческом ракурсе (полностью приемлемом и для Православия) – исходя из Писания и Предания. Следует, однако, признать, что формулировки «Декларации Dominus Iesus о единственности и спасительной вселенскости Иисуса Христа и Церкви», по которым полнота истины содержится только в христианском Откровении, тогда как во всех других религиях – лишь ее элементы, не вызывают большого энтузиазма у самих католиков, давно отвыкших за послесоборный период от картезианских требований «ясности и отчетливости».

Остановлюсь в заключение на заслугах Кюнга. Они состоят в том, что он яснее кого-либо другого дает нам возможность осознать некоторые первостепенно важные вещи.

Первое. «Проект всемирного этоса», представляющий глобализм в химически чистом виде, убеждает в том, что сама глобалистская парадигма решения глобальных проблем глобально противоречит самому разуму. Попытка сочетать плюрализм со всеобщим мировым порядком (выразившаяся в концепции «умеренной нейтрализации» своеобразия культур, традиций и наций), рост производительности труда с полным устранением безработицы, прогресс технической революции с полной неприкосновенностью природы, апелляция к духовно-нравственному сознанию человека при настаивании на его неотделимости от неразумных тварей, и лозунг безграничного почитания всех религиозных традиций с открытым глумлением над той, чьи последователи пока еще (пусть уже и ненадолго) являются самыми многочисленными на земле, свидетельствуют о полном презрении «постхристианства», от чьего имени выступает Кюнг, к человеческой рациональности. И то, что поддержавшие его политики, философы, писатели и религиозные деятели не заметили этого, равно как и его призыва к тоталитаризму и контролю над совестью индивида ради общего этоса, под наркозом его броских лозунгов, свидетельствует о значительном падении критической рефлексии в современную эпоху. Помогает нам тюбингенский теолог понять и то, что набившее уже оскомину оценочное противопоставление постмодерна модерну является очередной прогрессистской мифологемой, ибо, с одной стороны, в его постмодерне воспроизводятся парадигмы модерна (взять хотя бы кюнговскую идею подчинения и этики и религии задачам государства, классически разработанную в «Левиафане» Гоббса), с другой – при всей односторонности модерновского рационализма усыпление разума в постмодерне рождает, по известному афоризму, все же значительно более крупных «чудовищ».