Философские исследования

Если он говорит, например: «О, я знаю, что значит боль; мне неведомо, боль ли я испытываю сейчас», – мы вынуждены просто покачать головой и расценить его слова как странную реакцию, которую не понятно, как воспринимать. (Будто бы мы услышали, что кто-то говорит всерьез: «Я отчетливо помню, что за некоторое время до моего рождения я думал…»)

Это выражение сомнения не имеет места в данной языковой игре; но если мы исключим поведение человека, которое выражает ощущение, окажется, словно у меня появятся законные основания снова усомниться. Желание сказать, что можно принять ощущение не за то, чем оно является, а за что-либо еще, проистекает из следующего: допуская отмену нормальной языковой игры выражением ощущения, я нуждаюсь в критерии тождества для ощущения; и все равно налицо возможность ошибки.

289. «Когда я говорю, что мне больно, это во всяком случае оправданно для меня самого». – Что это означает? Означает ли это: «Если кто-то еще может знать, что я называю «болью», он признает, что я употребляю это слово правильно»?

Употреблять слово без оправдания не означает употреблять его неверно.

290. Конечно, я не определяю ощущение по критерию, но повторить выражение. Но это еще не конец языковой игры: это – начало.

Но разве началом не является ощущение, которое я описываю? – Возможно, слово «описывать» вводит нас тут в заблуждение. Я говорю, что «описываю свое душевное состояние» и что «описываю комнату». Вспомни различия между языковыми играми.

291. То, что мы называем «описаниями» суть инструменты для конкретного применения. Подумай о чертежах машины, о поперечном разрезе, о наметках измерений, которые доступны механику. В представлении описаний словесными картинами фактов таится подвох: такие картины мнятся только висящими на стенах и, кажется, просто отображают внешний вид предметов, их очертания. (Эти картины как бы праздные.)

292. Не следует всегда считать, что ты считываешь произносимое вслух с фактов; что отображаешь их в словах согласно правилам. Ведь даже если так, тебе приходится применять правило в конкретном случае самостоятельно.

293. Если я говорю о себе, что только по собственному опыту знаю, что означает слово «боль», – разве не должен я сказать то же самое о других людях? И как могу я обобщить единичный случай столь безответственно? Теперь всякий говорит мне, что знает боль только по собственному опыту! – Предположим, у всех есть коробки с чем-то внутри; это что-то мы назовем «жуком». Никто не может заглянуть в чужую коробку, и все говорят, будто знают, что такое жук, разглядывая каждый своего жука. – Здесь вполне возможно для каждого иметь в коробке что-то свое. Можно даже вообразить, что содержимое постоянно меняется. – Но предположим, что слово «жук» употреблялось в языке этих людей. – Раз так, его не употребили бы для именования содержимого коробок. То, что в коробке, не имеет места в данной языковой игре; даже как «что-то»; ведь коробка может оказаться пустой. – Нет, посредством того, что в коробке, можно отличать одного человека от другого; чем бы это ни было, оно в итоге словно выпадает.

Иначе говоря: если грамматику выражения ощущения приводить к образцу «объекта и обозначения», объект выпадает из рассмотрения как не относящийся к делу.

294. Если ты говоришь, что он видит перед собой индивидуальную картину, которую и описывает, значит, ты по- прежнему предполагаешь, что именно ему видится. И значит, ты можешь описать это или описываешь более подробно. Если же ты признаешь, что понятия не имеешь, что ему видится – тогда что заставляет тебя, вопреки всему, утверждать, будто ему что-то видится? Как если бы я сказал о ком-то: «У него кое-что есть. Но я не знаю, деньги ли это, долги или пустая касса».

295. «Я знаю это только по собственному опыту» – что это вообще за суждение? Эмпирическое? Нет. – Грамматическое?

Предположим, всякий и вправду говорит о себе, что он знает боль сугубо по собственному опыту. – Не то чтобы люди на самом деле так говорили или хотя бы имели склонность так говорить. Но если всякий это говорит, это было бы своего рода восклицание. И пусть оно ничего не сообщает, тем не менее оно как картина, и почему мы должны отказываться о подобной картины? Вообрази аллегорический образ вместо этих слов.

Заглядывая в себя, как происходит при философствовании, мы часто видим подобную картину. Наглядное представление нашей грамматики в полном цвету. Не факты, но как бы иллюстрированные обороты речи.

296. «Да, но все же есть нечто, сопровождающее мой крик боли. И именно из-за него я и кричу. И оно очень важное – и жуткое». – Только кому мы сообщаем об этом? И по какому поводу?

297. Конечно, если вода кипит в горшке, пар выходит из горшка, и нарисованный пар выходит из нарисованного горшка. Но кто будет настаивать, что в нарисованном горшке должно что-то вариться?

298. Самого факта, что мы хотели бы сказать: «Это важно», в отношении личного ощущения, достаточно, чтобы показать, насколько мы склонны произносить то, что ничего не сообщает.