Философские исследования

В этой связи существенны два момента. Во"первых, другой человек зачастую не может предсказать моих действий, тогда как я, намереваясь сделать что-то, прогнозирую их. Во"вторых, мой прогноз (как выражение моего намерения) строится не на тех же основаниях, что и его предсказание моих действий. Отсюда выводы из этих двух прогнозов совершенно различны.

Я могу быть столь же уверен в переживании другого, как в каком-нибудь факте. Но это обстоятельство не делает предложения "Он очень удручен", "25¦ 25= 625" и "Мне 60 лет" однотипными инструментами. Здесь напрашивается объяснение: та уверенность другого рода. На первый взгляд такое объяснение указывает на психологическое различие. Но данное различие имеет логическую природу.

"А не отвергаешь ли ты все сомнения, если ты уверен в чем-то?" Отвергаю.

В том, что тот человек испытывает боль, я уверен меньше, чем в том, что 2¦ 2= 4, не так ли? И это потому, что второе положение математически достоверно? "Математическая достоверность" это не психологическое понятие.

Вид достоверности это вид языковой игры.

"Свои мотивы знает только он сам" это выражение того факта, что о его мотивах мы спрашиваем его. Если он искренен, он расскажет нам о них. Мне же, чтобы догадаться о его мотивах нужно нечто большее, чем просто его искренность. Здесь имеется родство со случаем знания.

Изумись же тому, что существует такая вещь, как наша языковая игра: признание в мотиве моего поступка.

Поразительное разнообразие всех повседневных языковых игр не осознается нами, потому что одежды нашего языка все делают похожим.

Новое (спонтанное, "специфическое") это всегда языковая игра.

В чем различие между мотивом и причиной? Как обнаруживают мотив и как причину?

Существует такой вопрос: "Надежен ли этот способ судить о мотивах людей?" Но чтобы иметь возможность задать такой вопрос, мы уже должны знать, что значит "судить о мотиве"; а учимся мы этому не путем опытного выяснения того, что такое "мотив" и что такое "судить".

Мы оцениваем длину стержня и можем искать и найти метод более точной и надежной ее оценки. Значит, то, что здесь оценивается, скажешь ты, не зависит от метода его оценки. С помощью метода определения длины невозможно определить, чем является длина. Кто так рассуждает, делает ошибку. Какую? Странно было бы утверждать: "Высота Монблана зависит от того, как на него восходят" А "все более точное измерение длины" пытаются сравнивать со все большим приближением к некоему объекту. Но в каких-то случаях ясно, а в некоторых не ясно, что значит "все больше приближаться к длине объекта". Что значит "определять длину", мы узнаем без предварительного выяснения того, что такое длина и что такое определять; значение слова "длина" постигается, в частности, посредством усвоения того, что значит определение длины.

(Поэтому слово "методология" имеет двойное значение. "Методологическим исследованием" можно назвать как физическое исследование, так и концептуальное.)

Мы иногда склонны называть достоверность и веру тональностями мысли; и это правильно, так как они находят свое выражение в тоне речи. Но не представляй их себе "чувствами", сопутствующими речи или мышлению! Не спрашивай: "Что происходит с нами, когда мы уверены·?"

Спрашивай о другом: как проявляется "уверенность, что дело обстоит именно так" в поступках людей?

"Хотя ты и можешь быть полностью уверенным в душевном состоянии другого, но эта уверенность всегда только субъективна, а не объективна". Два этих слова указывают на различия между языковыми играми.

Может возникнуть спор о правильности какого-нибудь подсчета (например, суммы длинного ряда чисел). Но такой спор возникает редко и длится недолго. Он, как мы говорим, решается "с достоверностью".

Между математиками, как правило, не возникает разногласий по поводу результатов какого-нибудь вычисления. (Это важный факт.) Если бы дело обстояло иначе, если бы, например, какая-нибудь цифра неприметным образом изменялась или память подводила того или другого математика и т.д., то такого понятия, как "математическая достоверность", не существовало бы.

В этом случае вполне можно было бы сказать и такое: "Хотя мы никогда не сможем узнать, что такое результат вычисления, но все же каждое вычисление имеет вполне определенный результат. (Его знает Бог.) Эта математика, действительно, в высшей степени достоверна хотя мы обладаем лишь ее грубой копией".

Но не хочу ли я тем самым сказать, что достоверность математики основывается на надежности, скажем, чернил и бумаги? Нет. (Это было бы порочным кругом.) Я же не сказал, почему математики не спорят между собой, но только что они не спорят.

Конечно, невозможно производить расчеты, пользуясь некоторыми сортами бумаги и чернил, а именно если последние подвержены определенным, странным изменениям, но и то, что они изменились, опять"таки может быть зафиксировано лишь памятью и установлено путем сравнения с другими средствами вычислений. А как в свою очередь проверяются эти последние?

То, что следует принимать как данное нам, это, можно сказать, формы жизни.