Философские произведения

Итак, ты видишь, что это не одно и то же суждение, выраженное разными словами, как ты это изображаешь! Однако первое мнение, которое я называю приемлемым, ты сравниваешь с моим определением, исключая между тем мнение тех людей, которые полагают, что нравственно добрые дела без особой благодати побуждают благость Божью к дарованию благодати. Я так расширил свое определение, чтобы осталось место и для этого суждения, потому что оно еще не осуждено. Но представь себе, что мнение Скота отброшено. Тогда первым было бы мнение Августина, который считает благодать побуждающей и не исключает обращения и уклонения. Побитый фараон начал раскаиваться, и если бы он не отвратился от побуждающей благодати, то не дошел бы до глубин зла. Следуя Бернару, предположим, что всякое начало обязано своим существованием благодати. Конечно, если наша воля действует вместе с действующей благодатью, то она обращается к благодати, приспосабливая природные силы к действующей благодати, подобно тому как с восходом солнца мы открываем глаза, и снова отвращается, подобно тому как с заходом солнца мы глаза закрываем.

Итак, покажи, Лютер, сонливость и тупость моего рассудка! Ты поступаешь так: сначала говоришь, что приемлемо мнение, которое утверждает, что свободная воля, поврежденная грехом, без благодати не может хотеть добра. И определение наделяет ее силой склоняться к добру или же отвращаться от добра без благодати. Ты говоришь: «Определение утверждает то, что отрицает пример» и прочее, что ты делаешь достаточно болтливо и говорливо.

Послушай мои возражения на тонкости твоей клеветы. Я определяю свободную волю в общем: какой она была создана, какой она существует у людей, освобожденных при помощи благодати, говорю, как она хромает у тех, которые еще не освобождены от рабства греха. Какое отношение имеет это к первому мнению, которое является только частью того, что охватывает определение? Определение не исключает особой благодати, если только мы не принимаем мнения, очень близкого к пелагианскому; несмотря на то что оно тебе не подходит, мне все-таки хотелось бы при доказательстве воспользоваться его помощью. И я не вижу опасности в том, что кто-нибудь его придерживается. Кроме того, ты не обращаешь внимания на то, что я принимаю двоякое воление или двоякую склонность к добродетели (ad honestum) — действенную и недейственную. Недейственна она, конечно, у людей, подвластных греху; по отношению к одним — посредством общего влияния, по отношению к другим — не без благодати, однако же — несовершенной, которая хотя еще и не устраняет греха, но подготавливает к действенной благодати. И меня не тревожит, что ты не хочешь допустить существование ничего среднего, но делаешь седоком или Бога, или сатану, потому что для того, чтобы меня опровергнуть, ты бесстыдно вводишь то, что требовало неопровержимого доказательства. Ты помнишь, что мы говорили о свете: евангельский слепец сначала ничего не видит, потом видит проходящих людей как деревья, а вскоре уже ясно различает все[1609].

Однако об этом в другой раз — ведь я здесь ничего не утверждаю. Из сказанного нами ты видишь, что распутано все, что ты не без наглых поношений повторяешь и вдалбливаешь в следующей главе. Ты берешь одну часть определяемого, т. е. Свободную волю, испорченную грехом, и сопоставляешь с нею одно единственное мнение. Склоняться к добру хорошо; значит, свободная воля сама по себе способна к добру. Я предполагаю, что ты говоришь о нравственном добре, предполагаю далее, что если бы ты говорил о добре благочестия, то должен был бы присовокупить благодать подготавливающую или побуждающую: как если бы мы на основании чтения Священного писания или же на основании услышанной проповеди чувствовали, что наша душа склоняется к тому, чтобы полюбить благочестие и возненавидеть грех. Это мнение я не исключаю ни в определении, ни в перечислении мнений. Я исключаю только суждения Пелагия, Карльштадта и твое.

Где же тогда две свободы, противоречащие друг другу? Разве противоречит себе род, который заключает в себе разные виды? Разве ты будешь отрицать, что осел — живое существо из-за того, что, принимая во внимание различные признаки, он отличается от человека. Или ты хотел бы сделать из одного кошелька два, потому что в нем есть и золотые монеты, и серебряные? Поэтому, значит, не пойман здесь Протей, а ты сам, стремясь оклеветать меня, изображаешь Протея, поворачивая все, как тебе угодно, делая меня то одним, то другим — тебе все время кажется, что я очень подхожу для стрел твоей клеветы!