Философские произведения

Поэтому я не против тех, которые учат народ, что есть свободная воля, прилагающая усилие вместе с помогающей благодатью, но против тех, которые перед невежественным простым народишком (rudis plebicnia) обсуждают такие сложности, которые едва под силу университетам. Подобно тому как священник благочестиво учит народ, что есть Отец, Сын и Святой Дух; впрочем, ты сам увидишь, полезно ли перед пестрой толпой говорить о таких схоластических сложностях, как о свойствах [лиц], об их реальности и об их отношениях.

Несколько примеров такого рода я излагаю в Диатрибе, а ты вставляешь здесь слова: «не без намека и колкости». О каком намеке здесь речь, если я не хочу, чтобы то, о чем говорят скотисты и оккамисты, говорилось перед непросвещенными людьми, чтобы даже и перед учеными не углублялись в это более чем нужно? О какой моей колкости ты говоришь? Разве я внушаю пункт о трех лицах и их единой сущности? В чем только ты без колебаний ни обвинишь меня, ведь тебе не стыдно столько раз называть Эразма Лукианом и Эпикуром?[1608] О неискупимом грехе будет сказано в другом месте. <...>

<...> С другой же стороны, гораздо больший грех в различении мнений, так как из одного я будто бы делаю три. Это порок, свойственный безумию или же опьянению — вместо одного предмета видеть несколько. В действительности я привожу многие мнения, из которых первое принадлежит Пелагию и которое я отставляю как осужденное,

На втором месте я привожу суждение тех, которые приписывают свободной воле очень мало, однако не совсем ее устраняют. Ведь они говорят, что она в действительности ни на что не способна, если нет благодати — побуждающей или творящей, творящей совместно или завершающей. Тем не менее при всем этом они допускают расположение или обращение человеческой воли, совместное действие, наделяя человеческую волю некой силой, которая чти-то делает вместе с делающей благодатью. Это мнение Августина или Фомы, следующего за суждением Августина, как бы мало он ни приписывал свободной воле.

Это мнение я называю приемлемым, потому что оно оставляет человеку стремление и попытку. И здесь ты выливаешь целый поток слов: каким это образом не засчитывается то, что должно засчитываться, и каким это образом говорят, будто на что-то способно то, что само по себе ни на что не способно, хотя я при рассуждении устраняю трудность такого рода, как говорят, вполне осязаемо.

Третье мнение, которое я привожу, принадлежит Карльштадту, который не совсем устраняет свободную волю. Да позволят мне это сказать между прочим, потому что если кто-то и предпочитает обозначать его буквами «бета» или же «дельта», то ко мне это не имеет отношения; он, однако, отрицает, что свободная воля свершает что-нибудь в добром деле, но говорит, что она просто терпит, так что благодать действует не через нашу волю, а на нашу волю, которая исключительно только претерпевает воздействие.

Четвертым я считаю твое мнение. В ходе своего «Утверждения» ты отрицаешь, что свободная воля в действительности на что-то способна, и говоришь, что наша воля ничего не совершает ни в добрых делах, ни в злых, но все происходит по абсолютной необходимости. Это мнение я и называю самым жестким из всех и объявляю, что больше всего мне придется спорить с Карльштадтом и с тобой.

Не оставляю я также в стороне и мнение Скота, который полагает, что делами нравственно добрыми при общем природном влиянии человек может соответственно (de congruo) заслужить действенную Божью благодать, потому что благость Божья не допускает ничьей погибели, если только человек проявлял то, что было в нем самом. Не потому что он достигает спасения своими силами, но потому что он каким-то образом восприимчив к Божьей благодати.

Так как, насколько мне известно, этого мнения церковь еще не отвергла, я его не защищаю и не опровергаю. Поэтому, отставив мнения Пелагия и Скота, я учу, что остальные три мнения отличаются только словами. Первое, а именно принадлежащее Августину, признает, что воля или желание собственными силами способны делать зло; оно не представляет творящим только Бога, а волю — всего лишь испытывающей воздействие, как учишь ты. Пока с Августином сходится Карльштадт, расходясь с тобой. Потому что когда Августин называет благодать со-творящей, то он понимает под этим, что наша воля что-то творят. Затем: так как они полагают, что благодать — побуждающая, но несовершенная, то они не исключают обращения и отвращения, в то время как ты полностью исключаешь и то и другое, вводя для всех дел абсолютную необходимость (absoluta necessitas).

Ведь я воюю не против основ, которые ты утверждаешь, но против твоего опровержения, в котором ты исправляешь то, что ты говорил сначала, пишешь, что свободная воля не способна ни к чему, кроме греха, и одобряешь учение Уиклифа.

Те, которые придерживаются первого мнения, считают, что воля порочна, она ранена и хромает, но не угасла. Остается, следовательно, какой-то рассудок (indicium), однако — несовершенный; остается сила, однако — недейственная.