Философские произведения

Уже готовятся к войне против турок[103]. Так как это будет принято при какой угодно цели, то надо молить, чтобы это пошло на благо не только некоторым немногим людям, но всем. Но, мы думаем, что будет, если мы побежденным (ведь я полагаю, не всех же мы поразим мечом!) — дабы приблизить их ко Христу — предложим Оккама, Дуранда, Скота, Габриеля или Альвара?[104] Что они подумают, что они почувствуют (ведь и они тоже люди), когда услышат эти колючие, непроходимые хитросплетения о наступаемости, формостности, чтойности, соотношениях? Особенно когда они увидят, что у этих самых великих профессоров теологии настолько во всем этом нет согласия, что дело часто доходит до угроз, брани, оплевывания друг друга, а иногда и до кулаков, когда проповедники лицом к лицу и на расстоянии[105] спорят о своем Фоме, а минориты[106] сомкнутыми рядами выступают против наитончайших и серафических докторов — одни за номиналистов, другие за реалистов[107]. Если они видят, что дело до такой степени трудно, что никогда нельзя будет его понять, то какими словами надлежит говорить о Христе! Выходит, что в случае ошибки в предписанных словах тебе придется иметь дело с каким-то придирчивым демоном, которого ты вызовешь на свою погибель, а вовсе не с наимилостивейшим Спасителем, Который от нас не требует ничего, кроме чистой и простой жизни. Заклинаю тебя во имя Бога бессмертного, скажи, что делать, особенно если нравы и образ жизни вполне соответствуют самонадеянной доктрине? Если по нашим более чем самовластным крикам они узнают наше тщеславие, по хищности — любостяжание, по разврату — похоть, по насилию — жестокость, то с каким же видом мы понесем к ним учение Христа, во всем так сильно и глубоко отличающееся от этого?

Завоевание турок действительно имело бы смысл, если бы они от нас могли ясно узнать, чему учил и что говорил Христос, если бы они почувствовали, что мы не заримся на их империю, не жаждем золота, не добиваемся их владений, но ничего не ищем, за исключением только их спасения и славы Христовой! Это и есть та самая истинная, искренняя, действенная теология, которая некогда подчинила Христу и гордыню философов, и непобедимые скипетры князей. Если мы будем поступать так, и только так — с нами будет Христос. Следует провозглашать себя христианами вовсе не за то, что мы убили возможно большее число людей, а за то, что мы спасли возможно большее число — их; не за то, что мы принесли в жертву Орку[108] много тысяч нечестивцев, а за то, что мы возможно большее число нечестивых превратили в благочестивых; не за то, что мы предали их ужасным проклятиям, но за то, что в благочестивых молитвах испросили для них у высших спасения и лучшего образа мыслей. Если же в нас нет этого духа, то скорее получится, что мы сами превратимся в турок, чем перетянем их на свою сторону. Может случиться, что всегда двойственная военная удача покажет, что власть понтифика и его кардиналов распространится при этом дальше, но власть Христа не распространится; Его царство процветает, только если сильны благочестие, любовь, мир, чистота; в это мы уверовали под водительством и командованием прекрасного Льва X; только как бы жар дел человеческих не отвлек его, устремленного к лучшему, от этого куда-нибудь еще. Сам Христос объявил себя Судьей и Князем царства небесного, которое тем и сияет, что там празднуют триумф дела небесные[109].