Истинный патриотизм требует осознания собственных недостатков и национального самоотречения. В русской истории философ видел несколько ярких проявлений такого патриотизма: призвание варягов, крещение Руси греками, усвоение западной культуры в ходе петровских реформ. В этом и проявилась национальная самобытность, плоды которой сказались в творческом подъёме. Нужно не противопоставлять себя Западу, а сближаться с ним, — такой вывод делает философ. Россия должна быть не только большой и сильной, но и уметь достойно жить. А для этого нужно вести нравственную политику. Кто думает лишь о своих интересах в ущерб другим народам, тот сеет семена раздора и будущих войн. «Лучше отказаться от патриотизма, чем от совести», — писал по этому поводу Соловьёв, чем навлёк на себя критические стрелы ура-патриотов, не признающих его стремления уйти от национального самодовольства к национальному самосознанию.
По меткому определению философа, национализм так относится к национальности, как эгоизм к личности. Самоутверждение любого народа за счёт других ведёт его к гибели. Что, кстати, не раз доказано историей.
Добро выбирает нас
Существующий порядок далеко не таков, каким должен быть, и его надо менять — к такому выводу пришёл Соловьёв. Прежде всего должны измениться сами люди, их сознание, отношение к жизни.
Но есть ли в этом смысл? Есть ли он, кстати, и в самой жизни? Не случайно некоторые вообще отрицают смысл нашего существования и предпочитают умереть; другие же, если и не отрицают, то толкуют его по-разному. Но то, что он всё-таки есть, подтверждают даже самоубийцы. Для Ромео смысл жизни в том, чтобы обладать Джульеттой. А когда юноша обнаруживает, что жизнь идёт не так, как хочется, имеет не тот смысл, что устроил бы его, — то отказывается жить…
Итак, смысл есть в любом случае, но он может нравиться или нет. Поэтому стоит ли усложнять? Живи, как все, будь хорошим семьянином, законопослушным гражданином — и не ошибёшься. Может, в этом и есть правда? Нет, для философа — это только начало правды. Ведь речь идёт о чужом понимании смысла жизни, принятом в определённое время и среди конкретных людей. Тот, кто хочет собственные поиски заменить чьими-то, пусть и авторитетными установлениями, в конце концов принимает за смысл жизни нечто случайное, потому что установления разнообразны, противоречивы и относительны.
Однако существует и противоположная точка зрения насчёт того, как нужно жить. Она, как и предыдущая, сводится к тому, что мудрить тут нечего и следует полагаться на собственные внутренние ощущения: что нравится, то и хорошо. Но и тут, и там за добро принимают не само добро, а его внешние проявления, которые, в зависимости от обстоятельств, могут быть и добрыми, и злыми. Скажем, человек всегда был благонамеренным гражданином, верил в справедливость существующей власти. Но вот власть сменилась, и его благонамеренность уже не вызывает одобрения. Выходит, надо поступаться принципами? Но тогда обессмысливаются прожитые годы. Жить в разладе с изменившимся окружением — тоже не лучший вариант. Что же делать? Соловьёв видит выход в том, чтобы служить безусловному Добру, на которое указывают нам совесть и разум. В этом служении и состоит для философа нравственный смысл жизни. Любопытно, что, по его мнению, человек не может свободно выбирать между добром и злом: добро само определяет выбор в свою пользу «бесконечностью своего положительного содержания».
Философ отстаивал ценность каждого человека и спорил с учёными, ставящими общественные интересы выше личности, превращая человека в винтик, марионетку. Для Соловьёва нравственно лишь то общество, где обеспечено «безусловное значение лица»: «Никакой человек ни при каких условиях и ни по какой причине не может рассматриваться как только средство или орудие — ни для блага другого лица, ни для блага известной группы лиц, ни для так называемого «общественного блага». Но, возразим мы, а как же самопожертвование, самоотречение, подвиг ради других? Если признать, что часть важнее целого, то что же будет с целым? Впрочем, очевидно, что главное в любом подвиге — именно личное решение. Нельзя идти на смерть ни по какому приказу, кроме собственного. Добровольно умирают только добровольцы, а гонят на смерть рабов.
Многие философы, как мы видели, вполне допускали разлад между словами и делами. Мол, мудрец учит не тому, как он живёт, а тому, как надо жить… Соловьёву это было чуждо. «Чтобы смотреть на жизнь с высоты, нужно этой высоты достигнуть», — говорил он. Оценивать жизненные явления может лишь тот, кто докажет это право собственным нравственным совершенством.