Читаем Философский дневник полностью

не имеют значения. Важно и составляет сущность жизни одно:

уяснение сознания, я сказал бы: очищение того стекла, через ко-

торое смотрит человек на мир, вернее же, выработка того глаза, того органа, которым человек, вообще живущее существо видит, познает мир.

2) Прекрасная пословица: живой живое и думает, т. е. что

пока человек жив, он не может весь не отдаваться интересам это-

го мира. От этого так страшна смерть, когда человек, полный

жизни, думает о ней. Когда же приближается смерть раной, бо-

лезнью, старостью, человек перестает думать о живом, и смерть

перестает быть страшною.

3) Смерть — это захлопнутое окно, через которое смотрел на

мир, или опущенные веки и сон, или переход от одного окна к

другому.

4) Чем глупее, безнравственнее то, что делают люди, тем тор-

жественнее. Встретил на прогулке отставного солдата, разгово-

рились о войне. Он согласился с тем, что убивать запрещено Бо-

гом. Но как же быть? — сказал он, придумывая самый крайний

случай нападения, оскорбления, которое может нанести враг. —

Ну, а если он или осквернит или захочет отнять святыню?

— Какую?

— Знамя.

1Я чувствую себя (нем )

110


Я видел, как освящаются знамена. А папа, а митрополиты, а

Царь. А суд. А обедня. Чем нелепее, тем торжественнее.

5) Видел сон. Я разговариваю с Гротом и знаю, что он умер, и

все-таки спокойно, не удивляясь, разговариваю. И в разговоре хочу

вспомнить чье-то суждение о Спенсере или самого Спенсера, что

тоже не представляет во сне различия. И это рассуждение я знаю

и говорил уже прежде. Так что рассуждение это было и прежде и

после. — То, что я разговаривал с Гротом, несмотря на то, что он

умер, и то, что рассуждение о Спенсере было и прежде и после и

принадлежало и Спенсеру и другому кому-то, — все это не менее

справедливо, чем то, что было в действительности, распределен-

ное во времени. Во сне часто видишь такие вещи, которые, когда

их наяву распределяешь во времени, кажутся нелепыми, но то, что о себе узнаешь во сне, зато гораздо правдивее, чем то, что о

себе думаешь наяву. Видишь во сне, что имеешь те слабости, от

которых считаешь себя свободным наяву, и что не имеешь уже

тех слабостей, за которые боишься наяву, и видишь, к чему стре-

мишься. Я часто вижу себя военным, часто вижу себя изменяю-

щим жене и ужасаюсь этого, часто вижу себя сочиняющим толь-

ко для своей радости.

Сон, который я видел нынче, навел меня на мысль о том. Сно-

видения ведь это — моменты пробуждения. В эти моменты мы

видим жизнь вне времени, видим соединенным в одно то, что

разбито по времени; видим сущность своей жизни: — степень

своего роста.

10 марта 1904. Я. П.

Записать надо следующее:

1) Как много определений свободы, и мне думается, все не-

верны. Свобода людей внешняя возможна только тогда, когда

люди перестанут употреблять насилие. И потому в рассуждени-

ях о свободе нужно говорить не о том, в чем свобода, а о том, в

каких случаях люди считают законным насилие.

2) Общее правило, не парадокс: чем глупее, часто безнрав-

ственнее дело, тем оно обставляется большей торжественностью: Папа, архиереи, парламенты, богослужения, коронации, знаме-

на, театры, оперы, бордели.

3) Я видел сон, который уяснил многое, именно то, что сон

соединяет в одно то, что в действительности разбивается по вре-

мени, пространству, причинности. Вижу, что я с Гротом (он умер

и жив) говорю о Спенсере и хочу сказать то, что знаю, но забыл и

ill


вспоминаю. Я говорю потом с Маевским, он молод, а я знаю, что он

умер стариком. Он рассказывает о своем способе решения уравне-

ний высших степеней, когда три величины известны. Я говорю, что

это всегда решается, но он говорит, что х не просто х, а икс иксов.

Это говорит кто-то другой, который и Кузминский, и Николинька, и

еще кто-то, который тут же был и не был. Маевский рассказывает

что-то, но я занят своими мыслями и не слушаю, слышу только ко-

нец тот, что меня выпустили откуда-то и что за мной могут прийти, и

я боюсь. Играет ли он в шахматы? я спрашиваю. Нет, а мы играем. И

Николинька — он же Сережа, и он же Водовозов. Оказывается, что

тот, другой, был Водовозов. Маевский говорит, что я бледен. Я чув-

ствую, что это не может быть иначе, потому что то, что я сделал, было очень дурное дело. Я его сделал и теперь делаю и прошу его не

говорить этого жене, которая сейчас придет сюда и откроет мое пре-

ступление. Преступление в том, что я не мог остановить что-то ужас-

ное. Мы выходим в переднюю, там маленький солдат.

— Что ты?

— К вашему сиятельству покойника.

Смотрю, в углу передней большая куча веретей прикрывает, очевидно,тело.

Оказывается, что я сделал что-то дурное, и не я, а многие, и

мы ушли. Я думал, что я уйду. Но вот привезли, и я просыпаюсь.

Нет личности, нет времени, нет пространства, нет причинности.

4) В пробуждении все, что кажется последовательным, скла-

дывается в один момент. То же и в жизни: последовательность

времени и причинности мы делаем — ее нет. Мне становится

страшно, что я заглядываю туда, куда не следует заглядывать.

5) Как только есть Бог, так все люди в одинаковой зависимости

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее