Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

Снаружи в учеников порой летели камни. Учитель стоиков Эпиктет называл Эпикура «сквернословом и скотиной». Эпикурейство, придерживающееся принципов удовольствия, стало угрозой для других философских течений, а особенно для популярной новой религии под названием христианство. В конце концов церковь победила. На многие столетия эпикурейство почти исчезло.

А затем в 1417 году отважный ученый по имени Поджо Браччолини, разыскивавший на юге Европы утраченные сокровища античных времен, обнаружил единственный сохранившийся экземпляр труда «О природе вещей» римского поэта Тита Лукреция Кара, подлинный эпикурейский трактат. В 1473 году эту вещь одной из первых отпечатали с помощью нового изобретения — механического печатного пресса.

Идеи Эпикура — идеи удовольствия, простоты и хорошей жизни — нашли новую благодарную аудиторию, располагавшуюся от Франции до американских колоний. В 1819 году уже удалившийся от дел Томас Джефферсон заявил: «Я тоже эпикуреец»[90]. В письме к другу он объясняет: «Я рассматриваю подлинные доктрины Эпикура (а не приписываемые ему) как содержащие все рациональное в философии нравственности, что Греция и Рим оставили нам».

С учением Будды Джефферсон был знаком не так хорошо, но аналогии с Эпикуром здесь потрясающие. Оба считали желания корнем всех страданий. Оба считали конечной целью умственных изысканий спокойствие. Оба ощущали потребность в сообществе единомышленников: для Эпикура — его сады, для Будды — сангха. И обоим явно нравилось число четыре. Будда сформулировал «четыре благородные истины», Эпикур — свое «четверолекарствие».

Возможно, все это не просто совпадения. Два философа, оказавшие влияние на раннего Эпикура, — Демокрит и Пиррон[91] — побывали в Индии и посещали там буддийские школы. Возможно, Эпикур узнал от них об учении Будды. А может быть, два учителя шли разными путями, но прибыли к одной и той же цели.

* * *

Сегодня эпикурейский сад, как и почти все остальное, переместился в интернет. В интернете-то я и познакомился с Томом Мерлом. Я специально его не искал. Он мне сам попался.

Том — эпикуреец с большой буквы Э. Он живет по исконным заповедям философа. Его дом в Напе — калифорнийском городе, эпикурейском с маленькой буквы э: здесь это слово — синоним кулинарной роскоши. Как же он совмещает прописную и строчную буквы? Именно этот вопрос я первым записываю в блокнот. Но вопросы — они как чипсы (или как сумки): одного всегда мало. Раз — и я уже исписал в блокноте десяток страниц. Эпикур, идеолог простой жизни, меня бы не одобрил.

Я понимаю, что все мои вопросы сводятся к следующему: как может мертвый грек, любитель ругаться и плеваться, живший в саду и практиковавший радикальную простоту, быть актуальным в современном сложном мире хай-тека?

Я проехал полмира — от Афин до Напы, чтобы вместе с Томом отправиться обедать. Я предоставляю выбрать место ему отчасти потому, что он лучше знает город, но в основном потому, что мне любопытно, какое эпикурейство он выберет — с маленькой или с большой буквы Э. Он предлагает встретиться в центре города и пройтись до ресторана.

Тому 73 года, но выглядит он лет на десять моложе. На нем темные очки, которые он не снимает даже в тени, и шелковая сорочка с узором из цветных винных бутылок. Тому явно нравится его загорелая кожа. Мне он симпатичен. Пока мы идем, я в порядке смол-тока расспрашиваю о жизни в Напе.

Тому нравится здесь жить, хотя он устает от внешнего лоска, избытка красивых людей, а также прискорбной нехватки шероховатостей.

Шероховатости — это важно, соглашаюсь я. Нельзя доверять месту, где нет шероховатостей.

Том подводит нас к маленькому кафе. Меню здесь простое, недорогое. Эпикурейство с большой Э. Я заказываю сэндвич под названием «Лесной пожар» — меня привлекает сыр Оахака в его составе, а также вспоминается эпизод из жизни Торо, о котором я как-то читал. Они с другом однажды случайно подожгли изрядный участок уолденских лесов, отчего сильно огорчились.

— Что-нибудь из напитков? — спрашивает женщина, принимающая заказ.

Я смотрю на часы: одиннадцать утра.

— Рановато для вина, да? — спрашиваю я.

Женщина с Томом обмениваются понимающими взглядами. У нас тут турист. В Напе для вина никогда не рано и никогда не поздно.

По совету Тома я заказываю пино нуар. Мы устраиваемся за столиком на улице. Солнце приятно пригревает, небо — безупречной калифорнийской синевы. Ни малейших признаков шероховатостей. Мимо проезжает «Тесла».

В ожидании еды я берусь за первый вопрос — а тот, пока я отвлекся, снова распался на вопросы.

— Как вы пришли к Эпикуру, — спрашиваю я Тома, — или это Эпикур пришел к вам?

Том объясняет, что всегда был «идейным человеком». В университете он интересовался философией, но лишь в магистратуре углубился в нее по-настоящему. Это было в 1960-е. Хорошее время для людей идей.

Том читал Спинозу, Канта и прочих, но его притягивал Эпикур и его акцент на удовольствиях.

— Для меня удовольствие — нечто всеобъемлющее, даже в большей мере, чем счастье, — говорит он мне, потягивая вино.