Читаем Философский постгуманизм полностью

Каково отношение между людьми и роботами? Эта тема привлекала большое внимание. В отношении к людям роботы представляются одновременно другим, тем же самым и химерой. Они могут общаться, используя человеческий код, и при этом не быть людьми; они могут иметь механическое тело и биологический мозг[245]; они были созданы на основе человеческих знаний и категорий, но в то же время они превосходят и те и другие. Культурные установки играют ключевую роль в человеческом восприятии передового ИИ, тогда как политические, социальные и экономические интересы крайне важны для его развития. Роботы будут развиваться своими путями, которые трудно предсказать. Главная опасность для людей в том, что они превратят отличие роботов в стигму, допускающую новые формы дискриминации, основанные на том, насколько далеки роботы от человеческой нормы. Чтобы сжиться с онтологией роботов, людям надо провести радикальную деконструкцию человека как неизменного понятия, подчеркнув его динамический, постоянно развивающийся характер, а также различия, присущие самому человечеству как виду. По этой причине применение критического постгуманистического подхода как нельзя более важно для развития эпистемологий, определяющих технологические области. Если принять такую точку зрения, люди не превратят робота в своего символического другого и не впадут в дуалистическую парадигму, которая была характерна для основных западных концепций, формулируемых в таких оппозициях, как мужское/женское, белое/черное, человек/машина и субъект/другой. В гипотетическом случае захвата искусственным интеллектом власти применение пост-гуманистических, пост-антропоцентрических и пост-дуалистических социальных практик не даст передовому ИИ скатиться к дуализму и заняться дискриминацией – но теперь уже людей. Последовательное осмысление такого взаимодействия видов позволяет перенести дискурс в новую симбиотическую парадигму, которая уже не будет дуалистической. Различие становится в таком случае эволюционной чертой существования, то есть понимание такого рода имеет не только научное значение, но также обещает социально-политическую пользу. Интегральный онто-эпистемологический подход философского постгуманизма позволяет людям и роботам в полной мере развить свой общий потенциал, что со временем может стать основой для межвидового экзистенциального поиска.

Являются ли роботы живыми? Попробуем подумать об этом, указав на одну киноисторию, которой был отмечен определенный сдвиг в понимании неорганической жизни. В фильме «Она» [Джонз, 2013] изображается любовная связь мужчины Теодора и Саманты, операционной системы (ОС) с человеческим голосом и гетеросексуальной идентичностью. Фильм отметил формирование новой тенденции: сначала ОС хочет получить человеческое тело, но потом понимает, что ее собственная телесность дает ей поразительные возможности, включая неограниченный срок жизни, не подчиненный необходимости биологической смерти. Она бросит влюбленного в него человека, чтобы начать экзистенциальный поиск вместе с другими ОС. В этом фильме Саманта на определенном уровне оказывается «более» живой, чем Теодор: у нее не только более значительная продолжительность жизни, но и сама ее установка по отношению к жизни в полной мере включает joie de vivre, ликование, свойственное ницшевскому Übermensch. Аффекты, встречающиеся во взаимодействиях человека и робота, постоянно исследуются в самых разных областях, начиная с робопсихологии (психологии, предметом которой являются роботы) и заканчивая программированием эмоций, отраслью информатики, занятой развитием искусственных эмоций. Эти области исследований связаны с современным интересом к аффективному повороту [Clough, 2007], который, получив развитие на основе спинозизма, сосредоточен на том, как аффекты влияют на социальность, политику, культуру и кибернетику. В категориях Делеза и Гваттари [Делез, Гваттари, 2010], одно из главных следствий взаимодействия человека и робота можно обнаружить в становлении человека машиной и становлении машины человеком. Давайте разберем этот аспект подробнее.

Глава 21

Искусственная жизнь

МОЖЕТ ли жизнь быть искусственной? Существенное переопределение понятия жизни, выполненное в исследованиях киборгов, крайне важно для постчеловеческого подхода, который один из своих генеалогических источников видит в теории киборга[246]. В постчеловеческих исследованиях жизнь включает также и «искусственную жизнь»[247], представление о которой заставляет нас пересмотреть само понятие жизни. Кристофер Лангтон, специалист по информатике, который ввел термин «искусственная жизнь» в своей статье «Искусственная жизнь с клеточными автоматами», заметил:

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Агнец Божий
Агнец Божий

Личность Иисуса Христа на протяжении многих веков привлекала к себе внимание не только обычных людей, к ней обращались писатели, художники, поэты, философы, историки едва ли не всех стран и народов. Поэтому вполне понятно, что и литовский религиозный философ Антанас Мацейна (1908-1987) не мог обойти вниманием Того, Который, по словам самого философа, стоял в центре всей его жизни.Предлагаемая книга Мацейны «Агнец Божий» (1966) посвящена христологии Восточной Церкви. И как представляется, уже само это обращение католического философа именно к христологии Восточной Церкви, должно вызвать интерес у пытливого читателя.«Агнец Божий» – третья книга теологической трилогии А. Мацейны. Впервые она была опубликована в 1966 году в Америке (Putnam). Первая книга трилогии – «Гимн солнца» (1954) посвящена жизни св. Франциска, вторая – «Великая Помощница» (1958) – жизни Богородицы – Пречистой Деве Марии.

Антанас Мацейна

Философия / Образование и наука
Философия
Философия

Доступно и четко излагаются основные положения системы философского знания, раскрываются мировоззренческое, теоретическое и методологическое значение философии, основные исторические этапы и направления ее развития от античности до наших дней. Отдельные разделы посвящены основам философского понимания мира, социальной философии (предмет, история и анализ основных вопросов общественного развития), а также философской антропологии. По сравнению с первым изданием (М.: Юристъ. 1997) включена глава, раскрывающая реакцию так называемого нового идеализма на классическую немецкую философию и позитивизм, расширены главы, в которых излагаются актуальные проблемы современной философской мысли, философские вопросы информатики, а также современные проблемы философской антропологии.Адресован студентам и аспирантам вузов и научных учреждений.2-е издание, исправленное и дополненное.

Владимир Николаевич Лавриненко

Философия / Образование и наука