Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи

Этот тезис не так уж и просто оценить. Он в известной степени наивен, а отождествление ренты с грехом могло прийти в голову только мессианской личности вроде Джорджа. Точно так же указать на спекуляции с землей как на главную причину экономических спадов значило непропорционально раздуть отдельный аспект экономического роста. Да, эти спекуляции могут иметь дурные последствия, но глубокие кризисы случались и в тех странах, где цены на землю никак нельзя было назвать высокими.

Здесь можно не задерживаться, а вот на центральном аргументе Джорджа стоит остановиться поподробнее. Пусть его механистический диагноз является искусственным и ошибочным, зато в основе критики системы лежат соображения нравственности, а от них отмахнуться сложнее. Почему, спрашивает Джордж, рента вообще должна существовать? Почему человек должен получать доход исключительно в силу обладания куском земли, не принося никакой пользы обществу? Прибыли промышленника можно интерпретировать как вознаграждение за его дальновидность и находчивость, но в чем дальновидность того, чьему прадеду принадлежало пастбище, впоследствии, по тем или иным причинам, ставшее площадкой для строительства небоскреба?

Вопрос кажется почти риторическим, но не стоит отрекаться от института ренты, как следует все не обдумав. На самом деле землевладельцы не единственные, кто получает от общества выгоды, не прилагая для этого никаких усилий. Акционер бурно развивающейся компании, рабочий, чья производительность растет за счет технического прогресса, потребитель, чей доход увеличивается с увеличением богатства народа, — все они выигрывают от роста общества в целом. Не заработанные средства, получаемые удачно устроившимся землевладельцем, в той или иной форме поступают и каждому из нас. Проблема заключается не только в ренте, но и в любом незаработанном доходе как таковом. Вне всяких сомнений, проблема эта важна, но подходить к ее решению лишь со стороны собственности на землю по меньшей мере непродуктивно.

К тому же ситуация с земельной рентой не так катастрофична, как кажется Генри Джорджу. Скромный, но стабильный поток рентных платежей идет фермерам, владельцам домов, скромным гражданам. Даже когда мы говорим об операциях с недвижимостью в крупных городах, по природе своей связанных с высокой монополизацией рентных доходов, в дело вмешивается вечно меняющийся, подвижный рынок. Ренты не застывают на месте, как это было во времена феодализма: земля постоянно покупается и продается, ее цена определяется и пересматривается — и платежи переходят из рук в руки. Достаточно заметить, что доля рентных платежей сократилась с 6% национального дохода США в 1929 году до 2% сегодня.

Не имеет никакого значения, был ли выдвинутый Джорджем тезис цельным, являлось ли оправданным лежавшее в его основе нравственное порицание. Как бы то ни было, книгу ждал потрясающий прием."Прогресс и бедность" стала бестселлером, а Генри Джордж в одночасье прославился на всю страну. По мнению книжного обозревателя санфранцисского"Аргонавта",""Прогресс и бедность" — это главная книга за пятьдесят лет"[164], а нью-йоркская"Таймс" написала, что"равной ей по силе не было со времен появления на свет"Богатства народов" Адама Смита". Даже издания вроде"Экземинера" и"Кроникл", объявившие книгу"самым разрушительным экономическим трактатом за многие годы", лишь добавляли ей славы.

Джордж отправился в Англию и вернулся из лекционного тура уже звездой мировой величины. Он выставил свою кандидатуру на выборах мэра Нью-Йорка и обошел Теодора Рузвельта, лишь немного уступив кандидату от демократической партии.

Теперь единый налог был его религией. Основав клубы"Труда и Земли", он читал их восторженным членам лекции — как в США, так и в Великобритании. Один друг поинтересовался у него:"Означает ли это войну? Есть ли еще надежда отобрать землю у ее собственников, не прибегая к войне, или люди слишком трусливы?" —"Я не думаю, — отвечал Джордж, — что нам потребуется хоть один выстрел из мушкета. Но если это будет необходимо, мы объявим войну. За всю историю ни у кого не было для этого более священного повода. Ни у кого!"

"Этот крайне кроткий и любезный человек, — писал его приятель Джеймс Рассел Тейлор, — съеживался при звуке случайного выстрела, но был готов пойти войной на весь мир, если его учение не будет признано верным. Ему была присуща. храбрость… которая возводит одного-единственного человека в ранг большинства".