Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи

Что и говорить, верхние слои общества восприняли эту доктрину в штыки. Католический священник, оказывавший Джорджу поддержку на выборах мэра, был временно отлучен от церкви, а сам Папа римский посвятил энциклику земельному вопросу. Впрочем, посланный Джорджем изящно напечатанный и переплетенный ответ был оставлен без внимания."Я не буду оскорблять чувства читателей обсуждением предложения, так глубоко погрязшего в бесчестье", — писал ведущий американский профессиональный экономист, генерал Фрэнсис А. Уокер[165]. Официальная экономика была шокирована его книгой или относилась к ней с легким презрением, но спорить тут было не о чем: автор произвел на аудиторию желаемый эффект."Прогресс и бедность" продалась большим тиражом, чем любая из опубликованных в Америке до этого книг по экономике, а Джордж стал популярным персонажем бесед в английских домах. Ко всему прочему, многие из его идей, пусть и в разбавленной форме, были взяты на вооружение людьми вроде Вудро Вильсона, Джона Дьюи, Луиса Брандейса[166]. Преданных сторонников дела Генри Джорджа несложно найти и сегодня.

В 1897 году он — старый, больной, но до сих пор неистовый — позволил вторично втянуть себя в выборы мэра, прекрасно зная, что для его слабеющего сердца это может оказаться непосильной нагрузкой. Так и случилось: Джорджа называли"мародером","противником прав других людей" и"апостолом анархии и разрушения"; прямо накануне голосования он скончался. Проститься с Джорджем пришли тысячи людей. Он был религиозным человеком — будем надеяться, что душа его отправилась прямиком в рай. Что же до репутации, то ей уже было уготовано место в экономическом подполье, где Генри Джордж и существует по сей день — полумессия, полусумасшедший, подвергавший сомнению нравственность существующих экономических институтов.

Подполье меж тем не стояло на месте, и в нем происходили вещи поважнее протестов против земельной ренты и пророчеств относительно Города Бога, что будет возведен благодаря единому налогу. Англия, континент и даже Америка были охвачены новым веянием, суть которого лучше всего отражалась во фразах вроде этой:"Судьба уготовила англосаксонской нации ведущую роль в истории мировой цивилизации"[167]. Подобные настроения существовали и за пределами Англии; так, стоило пересечь Ла-Манш, как Виктор Гюго встречал вас словами:"Человечество нуждается во Франции", а апологет российского абсолютизма Константин Победоносцев открыто заявлял, что отмежевание России от угасающего Запада позволит ей стать владычицей Востока. Немецкий кайзер был убежден, что Бог на стороне его народа, а главным проповедником подобных идей в Новом Свете стал Теодор Рузвельт.

Началась эпоха империализма, и картографы спешно меняли цвета, обозначавшие принадлежность затерянных уголков земли той или иной державе. С 1870 по 1898 год Британская империя присоединила к себе около 4 миллионов квадратных миль земли и 88 миллионов человек, Франции досталась такая же территория с 40 миллионами душ, Германия захватила миллион квадратных миль с проживавшими на них 16 миллионами, Бельгия выросла на 900 тысяч миль и на 30 миллионов человек. В этом соревновании принимала участие даже Португалия, увеличившая свою территорию на 800 тысяч квадратных миль, а население — на 9 миллионов.

Короче говоря, за каких-то три поколения мир изменился до неузнаваемости. Крайне важно и то, что в это же время произошел заметный сдвиг в том, как западные страны воспринимали эти перемены. Возможно, стоит напомнить, что Адам Смит с прискорбием взирал на попытки купцов брать на себя роль королей и призывал дать независимость американским колониям. Презрение Смита к колониализму разделяли многие; так, Джеймс Милль — отец Джона Стюарта Милля — называл колонии"громадных размеров местом для отдыха богачей"[168], а в 1852 году сам Дизраэли заявил, что"эти несчастные колонии лишь жернова на нашей шее".

Но теперь все изменилось. Многие замечали, что Британия обзавелась империей в приступе рассеянности, но стоило империализму набрать обороты, как рассеянность уступила место предельной собранности. Витавшие в воздухе мысли лучше всех выразил лорд Роузбери, когда он назвал Британскую империю"крупнейшим в истории мира светским предприятием, несущим добро". А Марк Твен, присутствовавший на пышных торжествах по случаю юбилея королевы Виктории, где с гордостью демонстрировались английские колониальные достижения, записал:"О, да, именно об англичанах писалось в Библии:"Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю".

Большинство людей смотрели на гонку империй одобрительно. В Англии ее певцом стал Киплинг, а общее отношение выражала популярная в те годы песенка:

Не хотим воевать, но если станем,
Кораблей, моряков и денег — достанем!