Фима. Третье состояние

В половине седьмого утра он проснулся в панике, потому что в квартире над ним упал какой-то тяжелый предмет и тут же раздался крик женщины, короткий, не очень громкий, но исполненный отчаяния и ужаса, словно она увидела собственную смерть. Фима рванулся из постели, впрыгнул в брюки, выскочил на кухонный балкон, чтобы лучше слышать. Ни шороха не донеслось из квартиры этажом выше. Только невидимая птица вновь и вновь повторяла три мягкие нотки, вероятно считая, что Фима тугодум и с первого раза ее не понял. Не должен ли он поспешить наверх и выяснить, что же там стряслось? Предложить свою помощь? Спасать? Позвонить в полицию и в “скорую”? Но тут он вспомнил, что ему отключили телефон и тем самым освободили от обязанности вмешиваться. Кроме того, вполне возможно, что и удар, и крик случились в его сне, и он лишь вызовет замешательство и насмешки.

Вместо того чтобы вернуться в постель, он продолжал стоять в своей нижней рубахе с длинными рукавами на балконе, среди клеток, банок и ящиков – здесь прежде кишели пресмыкающиеся воспитанники Фимы с Дими. Теперь же пованивало кисловатым душком мокрых опилок, смешанных со скверной почерневших экскрементов, с гнилью огуречных корок, морковки, листьев капусты и салата-латука. С началом зимы Дими выпустил на волю и черепах, и насекомых, и гадов, которых они вдвоем с Фимой собрали в низине.

А где же ночной снег?

Был – и нет.

И памяти от него не осталось.

Горы на юге Иерусалима стояли чистые, омытые голубым сиянием, так что можно было почти увидеть серебряные проблески на внутренней стороне листьев оливковых деревьев, которыми порос хребет Бейт-Джала, примыкающий к Вифлеему. Холодный острый свет, ясный, прозрачный, хрустальный свет, посланный, возможно, нам авансом в счет далеких дней, когда иссякнет страдание, Иерусалим очистится от агрессии и люди, что придут вместо нас, будут вести спокойную, мудрую жизнь, оберегая ближних и радуясь небесному сиянию.

Холод был настырным, пронизывающим, но Фима в своей зимней, с желтыми разводами, нижней рубахе не чувствовал его. Он стоял, опершись на перила, дыша во всю силу легких, наполняя их воздухом, пьянящим как вино, поражаясь тому, что посреди всей этой красоты возможны страдания. Небольшое чудо случилось тем утром – прямо под ним, во дворе, наивное и нетерпеливое миндальное дерево выпустило бутоны. Все дерево покрылось маленькими светлячками, которые забыли погасить свои огоньки, когда занялась заря. На розовых бутонах мерцали капли. Поблескивающее миндальное дерево вызвало в мыслях Фимы образ нежной, мягкой женщины, плакавшей всю ночь и не утиравшей слез. Вслед за образом пришла детская радость, любовь, приглушенная тоска по Яэль, по всем женщинам мира и твердое намерение начать с сегодняшнего утра новую страницу жизни: отныне и навсегда быть человеком логичным и прямым, человеком хорошим, чистым от всякой лжи и притворства. Фима переоделся в чистую рубаху и свитер Яэль. С невероятным мужеством, удивившим его самого, поднялся по лестнице и решительно позвонил в дверь соседей, живших над ним. Спустя несколько секунд дверь открыла госпожа Пизанти, в халате, наброшенном поверх ночной рубашки и застегнутом не на все пуговицы. Ее широкое детское лицо показалось Фиме сплюснутым, как бы немного смятым. Однако, возможно, так выглядят лица всех, кого вырвали из крепкого сна. Из-за ее спины, из неоновой бледности прихожей, сверкал глазами муж – человек обильной растительности, атлетического сложения и немалого роста. Госпожа Пизанти обеспокоенно спросила, не случилось ли чего-нибудь, не приведи Господь. Фима, заикаясь, пробормотал:

– Напротив… Простите… Ничего… Я подумал, что… Возможно, у вас упало что? Или сломалось? Мне только показалось, по-видимому, что я слышал… что-то подобное? Должно быть, я ошибся. Наверное, это где-то далеко что-то грохнуло. Адепты Мессии динамитом разметали Храмовую Гору. И ныне вместо Храмовой Горы простирается Долина Плача.

– Простите?.. – Госпожа Пизанти вглядывалась в Фиму с изумлением и некоторой озабоченностью.

Господин Пизанти, рентгеновский техник, подал из-за спины супруги бодрый голос, на вкус Фимы, абсолютно фальшивый:

– У нас все на сто процентов, господин Нисан. Когда вы позвонили, я подумал, что это у вас что случилось. Нет? Вам что-нибудь надо? Снова закончился кофе? Или пробки перегорели? Загляну и поменяю, хотите?

– Спасибо, – промямлил Фима, – весьма любезно с вашей стороны. Спасибо. У меня достаточно кофе и с электричеством все в порядке. Вот только телефон молчит, но это даже хорошо, наконец-то тишина и покой. Еще раз прошу прощения за беспокойство, что доставил вам в столь ранний час. Просто я подумал… неважно. Спасибо и простите.

– Никаких проблем! – Господин Пизанти сопроводил свои слова размашистым жестом. – Мы встаем в четверть седьмого. Но если вам нужно звякнуть по телефону, звоните от нас, тфадалъ[32]. Запросто. Или вы хотите, чтобы я спустился к вам и проверил проводку? Вдруг обрыв.