Фима. Третье состояние

Встряхнувшись, он протер тряпкой экран ультразвуковой установки, и этот экран не показался слишком уж отличающимся от того, что стоит на столе у Теда. Когда Тед спросил, как будет на иврите английское слово deadline, Фима решил выпендриться и ответил “мертвая линия”. Но как же это будет на иврите? “Крайний срок”? Вот только это совсем не так драматично, как по-английски, даже анемично. Безлико, в тон “лидирующему препарату для беременных в США”. Задумавшись, Фима нечаянно обрушил аккуратную стопку прозрачных упаковок со стерильными резиновыми перчатками фирмы “Поллан”. Старательно складывая прозрачные перчатки в прозрачных пакетах, Фима вопросил себя: “Что означает эта вездесущая прозрачность, словно мы живем в аквариуме?”

В конце концов он покинул кабинет и направился в каморку, приспособленную под хозяйственные нужды, – маленький закуток, прежде бывший балконом, который закрыли непрозрачным стеклом. Втиснул груду полотенец в стиральную машину, впихнул и тряпку, дважды прочитал инструкцию и с великим изумлением сумел запустить агрегат. Слева от стиральной машины стоял стерилизатор, оснащенный табличкой с инструкцией на английском: “200 градусов Цельсия, по минут”. Хотя внутри стерилизатора уже находились две пары ножниц, несколько шприцев и кое-какие мисочки из нержавеющей стали, Фима предпочел не запускать прибор. Быть может потому, что температура показалась ему немыслимой, убийственной. Войдя в туалет, он со странным удовольствием вдохнул сильные ароматы дезинфицирующих средств, попытался опорожнить мочевой пузырь, но потерпел фиаско – возможно, из-за того, что думал о душах утопленных детей. Переполнившись гневом, он сказал своему члену: “Да пошел ты!” Застегнул брюки, вернулся к Тамар и, словно беседа их не прерывалась, сказал:

– Почему бы вам просто не оборвать всякие контакты с ним? Не обращать внимания на его грубости? Демонстрировать полное равнодушие? Я все убрал, привел в порядок, запустил стиральную машину Будто отныне он для вас – пустое место, нечто прозрачное. Именно так вам следует к нему относиться.

– Но как можно, Фима. Я люблю его. Как вы не понимаете? Но однажды, вместо того чтобы обратить к нему свое несчастное лицо, я отвешу ему звонкую пощечину. Уж это точно. Иногда мне кажется, что он ждет, чтобы я так и сделала. И это будет ему приятно.

– По правде говоря, увесистую пощечину он от вас заслужил, – улыбнулся Фима. – Я бы с большим удовольствием поглядел на это. Хотя и против насилия. Вот, нашел для вас.

– Что вы для меня нашли?

– Вашу страну в Африке. Родезия. Ой, нет… Не подходит. “Е” четвертая и вообще одна. Стерилизатор я не стал включать, потому что он полупустой. Экономим электричество. Какая же это страна? Одиннадцать букв, третья “е” и восьмая “е”.

Тамар сказала:

– Перестать любить его. Вот в чем мое спасение. Просто перестать, и дело с концом. Вот только как прекращают любить? Фима, вы все знаете. Расскажите, как перестать любить.

Он улыбнулся, пожал плечами, что-то пробормотал неразборчиво, помолчал и заговорил:

– Что я понимаю в любви? Когда-то я думал, что любовь – это точка, в которой встречаются жестокость и милосердие. Сегодня мне это видится чепухой. Думаю, что я никогда ничего не понимал в любви. Я немного утешаюсь тем, что другие, похоже, понимают еще меньше. Это нормально, Тамар, поплачьте, не сдерживайтесь, не стыдитесь своих слез, они принесут облегчение. А я приготовлю вам чай. Ничего. Через сто лет и любовь, и страдания станут давно перевернутой страницей истории. Как кровная месть. Или кринолины и корсеты из китового уса. Мужчины и женщины будут соединяться друг с другом посредством обмена микроскопическими электрохимическими импульсами. Не будет никаких ошибок. Хотите бисквит к чаю?

Приготовив чай для Тамар, он принялся рассказывать историю про железнодорожных боссов и объяснил, почему, по его мнению, израильский железнодорожник прав, а американский мистер Смит абсолютно не прав. По лицу Тамар пробежала слабая улыбка. В письменном ящике за своей регистраторской стойкой он нашел точилку, карандаш, скрепки, линейку, нож для разрезания бумаги, но апельсина там не оказалось. И бисквитов тоже.

Тамар сказала:

– Это неважно, спасибо вам, мне уже лучше, вы всегда такой хороший.

Ее чуть выпирающий зоб вызвал у Фимы не улыбку, а сострадание. И он вдруг усомнился, а сумеют ли те, кто придут за нами, Иоэзер и его современники, сумеют ли они жить разумнее нас. Ведь жестокость и глупость могут просто обрести более утонченные и сложные формы, и только. Какова польза от реактивного движителя тем, кто понимает, что место его больше не узнает его.

Эти странные слова из Книги Иова, “место его уже не узнает его”, всегда интриговали Фиму, вот и сейчас он взволновался и даже зашевелил губами, беззвучно повторяя их. И пред мысленным его взором предстала выдуманная Томасом Мором страна Утопия, с идеальным общественным строем, полная справедливости и всеобщего добра, истинное вместилище слов “место его уже не узнает его”. И Фима решил, что об этом он не станет говорить с Тамар.

Тамар заметила: