Фима. Третье состояние

Отец все говорил и говорил, разъясняя глубинную мораль притчи, объясняя, что именно может быть принято за мораль лишь при первом, поверхностном взгляде, и Фиме вдруг показалось, что по телефонным проводам просачивается особый запах отца, этакий восточноевропейско-еврейский коктейль, в котором легкий аромат одеколона смешан с душком давно не проветриваемой одежды, вареной с морковью рыбы и с амбре густого ликера. Фима переполнился отвращением, которого тут же устыдился, но вместе с отвращением пробудилось и извечное его желание – перечить отцу, насмехаться над тем, что для того свято, выводить Баруха из себя.

– Послушай, папа, – перебил Фима, – во-первых, что касается арабов. Я уже тысячу раз объяснял тебе, что вовсе не считаю их великими праведниками. Пойми же наконец, что наш с тобой извечный спор вовсе не о чистом и нечистом, не об аде и рае. Я просто хочу, чтобы в людях всегда видели людей, папа. И в них, и в нас.

– Конечно, – протяжно, с канторским распевом подхватил отец, – никто не станет отрицать, что и араб создан по образу и подобию Господа. Опровергать сей факт не будет никто. Кроме арабов, Фимочка, которые, к нашему великому сожалению, ведут себя вовсе не как люди, созданные по образу и подобию Божьему.

И в ту же секунду Фима забыл свой обет любой ценой избегать политических дискуссий с отцом и принялся бурно говорить о том, что не должны мы уподобляться глупому и пьяному украинскому извозчику из его рассказов, убившему свою лошадь, потому что животное устало. Неужели арабы с “территорий” – это наша рабочая скотина? Что вы себе удумали? Что до скончания века они согласятся быть дровосеками и водоносами? Что во веки веков согласны будут пребывать у нас в добровольном рабстве? Разве они не люди? Всякие там Замбия с Гамбией в наши дни обрели независимость, и только арабы, проживающие на “территориях”, должны извечно возиться с нашими нечистотами, подметать наши улицы, мыть посуду в ресторанах, обхаживать наших стариков, да еще говорить нам “большое спасибо”? Ты бы согласился, если бы украинский антисемит уготовил такое будущее евреям?

А старик, воодушевленный речью Фимы, рассказал историю, случившуюся однажды в маленьком местечке на Украине. И история его, как обычно, потянула за собой длинный состав, вагоны которого были доверху нагружены всевозможными пояснениями и моральными сентенциями, пока Фиму не охватило отчаяние и он не завопил, что не нужны ему никакие маляры и штукатуры и что пора бы Баруху, черт возьми, прекратить вмешиваться в его жизнь, субсидировать, красить, штукатурить и сватать.

– Быть может, ты забыл, папа, но мне уже пятьдесят четыре.

Отец ответил ему спокойно:

– Прекрасно, мой дорогой. Похоже, я ошибся. Я виновен, я изменил, я… далее – по тексту молитвы “Исповедь перед Богом в своих грехах”. Хотя я все же подыщу тебе маляра-еврея, без изъяна. Без намеков на колониальную эксплуатацию. Если, конечно, остался в нашей благословенной стране хоть один такой праведник.

– Вот именно! – бурно возрадовался Фима, словно одержал великую победу. – Во всей этой несчастной стране не осталось ни одного еврея-строителя. Ни одного санитара, ни одного садовника! Вот что ваши “территории” сделали с мечтой сионизма! Арабы строят нам нашу землю, а мы восседаем и уплетаем за обе щеки и мясо кита, и мясо дикого буйвола. Да еще убиваем каждый день и тех, кто нас, из твоей притчи, обслуживает, и их детей только лишь потому, что они осмеливаются не быть счастливыми, не испытывать вечную благодарность за ту великую честь, которая выпала им, – чистить сортиры избранного народа до самого прихода Мессии!

– Мессия… – раздумчиво повторил Барух. – Быть может, он уже здесь, среди нас. Есть ведь отдельные личности, которые это утверждают. И только из-за таких чудесных парней, как ты, наш праведный Мессия прячет лицо свое. Рассказывают о дедушке Ури Цви Гирберга, великого нашего поэта, мудром раби Ури из Стрелиска, святом Серафиме, который однажды заблудился в лесу…

– Пусть там и блуждает! – оборвал отца Фима. – Пусть заблудится так, чтобы уже его не найти никогда! Ни его, ни внука его! Пусть себе блуждает в придачу с Мессией и его белым ослом!

Старик закашлялся, долго прочищал горло, подобно старому учителю, который собирается произнести нравоучительную речь, но вместо речи спросил Фиму с сожалением в голосе:

– Так вот какой твой гуманизм? Это голос приверженцев мира? Обожатель человечества надеется, что ближний его навсегда затеряется в лесу? Защитник ислама возжелал, чтобы исчезли с лица земли святые евреи?

На минуту Фима растерялся. Он уже раскаивался, что пожелал всем заблудиться в лесу. Но быстро пришел в себя и ринулся в контратаку, применив неожиданный маневр:

– Послушай-ка, Барух! Послушай меня внимательно. Я хочу зачитать тебе, слово в слово, что пишет об Индии энциклопедический словарь.