Финанс-романс. В дебрях корпоративной Европы

За неимением семейного прошлого и в полном вакууме доверия будущие мечты и идеалы мне пришлось искать самой, собирать с миру по нитке, вычитывать из книг. С ранних лет я слышала, что «блата у нас нет» и дорогу в жизни мне нужно пробивать самостоятельно. С другой стороны, я должна была «умерить свой гонор», потому что выскочек никто не любит и шапку нужно выбирать по Сеньке.

Наша семейная жизнь вращалась по одному и тому же кругу, в котором, как мне казалось, никогда ничего нового произойти не могло. Так оно и было, пока в тринадцать лет я не заболела какой-то странной разновидностью гепатита, загремев на целый год в областную больницу и получив возможность общаться с самыми неожиданными людьми сколько душе угодно.

Результаты анализов у меня были ужасные, но чувствовала я себя по большей части превосходно, радуясь свободе, отсутствию необходимости ходить в школу и новым знакомствам. В больнице я познакомилась с Юлией, своей первой близкой подругой. Эта дружба очень сильно на меня повлияла.

Юлия – моя полная противоположность: из большой еврейской семьи, с многочисленными бабушками, дедушками, тетушками и двоюродными сестрами, обаятельная, всегда находящая нужные слова, всеми любимая и легко справляющаяся со своей популярностью. Удивительно, что мы обе жили в одном городе Мончегорске, на одном проспекте Жданова, учились в одной школе, но никогда раньше не встречались.

В отличие от меня Юлия умела общаться с кем угодно. Вряд ли можно представить себе подростка более дикого, неуравновешенного и неуклюжего в общении, чем я до встречи с Юлей. Будучи всего двумя годами старше, она почему-то решила взять меня под опеку и в два счета разъяснила, что жизнь становится гораздо легче, если уметь хорошо притворяться. В то время она собиралась стать психологом и запоем читала книги Владимира Леви, Эрика Берна и Зигмунда Фрейда. Мы часами разговаривали о нашем прошлом, искали и находили причины для странного поведения родителей и учителей, перечитывали одни и те же романы, анализируя диалоги любимых героев, выбирали будущие профессии. Мне кажется, нам вместе удалось разложить этот странный мир по полочкам, найти всему свое место и время, примириться с настоящим, поверить в будущее, и от этого мне стало спокойно на душе. Я поняла, что не обязана быть ни на кого похожей, не обязана слушаться родителей и учителей, не обязана ничего принимать на веру и, самое главное, не обязана никому ничего объяснять. Можно просто притвориться, улыбнуться, вставить нужное слово – и почти наверняка тебя оставят в покое. «Выслушай и молча сделай по-своему» – лучший совет из всех, которые я когда-либо получала.

Болезнь моя закончилась так же необъяснимо, как и началась, никогда с тех пор ничем о себе не напоминая. Благодаря безупречной школьной репутации отличницы меня не оставили на второй год и согласились перевести из седьмого в восьмой класс под честное слово, что я все нагоню. Как по мановению волшебной палочки, у меня появились друзья по интересам, поклонники и близкие по духу наставники, с которыми было легко и приятно. Вакуум заполнился заседаниями литературного объединения, комсомольскими тусовками, журналистскими заданиями, бардовскими кострами и девичьими гаданиями. Юля по-прежнему была рядом.

Родители скептически наблюдали за всплеском моей популярности и превращением гадкого утенка в восходящую звезду, втайне мечтая, лучше бы их дочка была попроще и поскромнее. Но, поскольку ни к оценкам, ни к отзывам учителей придраться было невозможно, им ничего другого не оставалось, кроме как ослабить поводок.

После школы я отправилась в Мурманский пед институт на филфак, потому что любила читать и писать. Институт я выбирала такой, куда бы меня взяли со стопроцентной вероятностью. Мне обязательно нужно было поступить, чтобы не возвращаться жить к родителям. Филолог из меня не получился. После второго курса я бросила институт и в последний раз напугала родителей, оказавшись беременной и незамужней.

Старый мир с его отсутствием секса, дефицитом, уравниловкой и мещанской моралью уходил в прошлое. Красивая жизнь казалась естественной и доступной, она была везде – в мексиканских сериалах, в рекламе зубной пасты, в новых глянцевых журналах, в пунктах обмена валюты, в коммерсантах, в непонятных «приватизациях» и «свободном рынке». В самом начале 1990-х я уже знала, что я другая, «несоветская». Начинающая хищница к тому времени хоть и не могла похвастаться богатой добычей, но уже достаточно долго привыкла жить на свободе, полагаться исключительно на собственный нюх, пользоваться обстоятельствами и не обременять себя лишними сомнениями.