Финансист

Когда я вышла на улицу, изо всех сил мечтая, чтобы мне можно было бы покурить, выпить или принять что-нибудь, чтобы не было так больно внутри, я безошибочно различила в воздухе запах ментоловых сигарет. Глубоко вдохнув, я повернулась на запах и обнаружила хрупкую блондинку, сидящую на бордюре и курящую тонкую длинную сигарету «Virginia Slims».

«Кэнди».

В первый момент я хотела повернуться и убежать в противоположную сторону, но мать во мне посочувствовала матери в ней. Может, Кэнди и не была хорошей матерью, но никто не заслуживает смерти своего единственного сына. Никто.

Присев на бордюр рядом с ней, я открыла рот, чтобы что-то сказать, но единственное, что у меня вышло, было печальное: «Привет».

Кэнди подняла на меня мокрое сморщенное лицо без косметики. Я никогда раньше не видела ее без наклеенных фальшивых ресниц. Она казалась старой. Поблекшей. Вокруг ее губ были глубокие морщины от многолетнего курения. Кристально-голубые глаза были тусклыми и покрасневшими. И все мышцы ее лица были опустившимися, как будто она много-много лет не улыбалась.

– Биби, – пропищала она. Ее подбородок словно двигался сам по себе. – О, Биби. – Обхватив мое пополневшее тело своими костлявыми руками, она положила подбородок мне на плечо и всхлипнула. – Как я рада, что ты тут.

Ее южный акцент, как у реднеков, который она так старательно прятала, когда изображала трофейную жену, снова звучал вовсю.

– Я тоже. – Я неловко похлопала ее по плечу. – Мне так жаль.

Приподняв голову, Кэнди взглянула мне в глаза.

– Я никого тут не знаю.

Я слабо улыбнулась.

– Я тоже.

– Не могу поверить, что его больше нет, – помотала она головой. – Я-то всегда думала, что ты будешь мамой моих внуков. – Уставившись на тротуар, она добавила: – А теперь у меня никогда не будет внуков.

Гладя ее одной рукой по костлявой спине, пальцем другой я провела по уголку сонограммы в своем кармане. Я не сказала ей про ребенка. Я просто сидела рядом и смотрела на ее боль, а пепел ее недокуренной сигареты падал мне на ботинки.

– Вот, – вдруг сказала Кэнди, давя ногой сигарету, и зачем-то полезла в вырез своего черного платья. – Ронни хотел бы, чтобы это было у тебя. – Когда ее длинные акриловые ногти возникли из-под платья, в них были зажаты именные таблички Рыцаря.

– О, Кэнди. Нет. Оставь их себе.

– Их тут две, – сказала она, расцепляя серебристую цепочку из шариков и снимая одну. – Одна мне. – Она подняла на меня несчастные глаза и протянула руку. – И одна тебе.

Я нерешительно взяла маленький металлический квадратик с выбитой на нем идентифицирующей информацией. Мне казалось неправильным брать его, когда я была замужем за другим. Но Кэнди была права. Рыцарь хотел бы, чтобы это было у меня.

И он хотел бы, чтобы у меня были муж и ребенок.

Глотая слезы, я обняла Кэнди на прощание, зная, что больше никогда ее не увижу. Потом я поднялась, отряхнулась и пошла к машине, а в моем кармане лежали рядышком конец одной жизни и начало другой.

43

Декабрь 2009-го

Мой сын родился через семь месяцев, после двадцатишестичасовых родов, двух бесполезных эпидуралей и двух бессмысленных внутривенных вливаний наркотика.

Как выяснилось, некоторые рыжеволосые генетически не воспринимают обезболивание.

«И тут повезло».

Кен все это время вел себя потрясающе. Он мгновенно реагировал на все мои требования, держал мою ногу во время потуг и наблюдал, как я исторгла из своей разрезанной вагины крошечное лысое существо, как будто в этом не было ничего особенного. Он даже сам перерезал мерзкую лиловую пуповину, которая вышла вместе с ним.

Когда Кен протянул мне младенца, я думала, что у него будут закрытые глаза, как у маленького щенка, но ничего подобного. Он поглядел мне прямо в глаза – можно даже сказать, уставился, как будто обвинял лично меня в том, что с ним только что произошло. В качестве мирного жеста я предложила ему свою набрякшую грудь. Он принял ее, но так и не отвел от меня глаз.

– Надеюсь, ты будешь офигенным, – прошептала я своему прекрасному, здоровому, настороженному и подозрительному новорожденному, – потому что больше я в жизни такого не сделаю.

Кен присел на край постели, и я уставилась на него почти так же, как наш сын на меня.

Плачет ли он? Растроган ли? Потрясен? Будет ли он хорошим отцом?

Но все мои волнения улеглись в ту же секунду, как пришли медсестры, чтобы забрать нашего сына для первого купания.

Кен ушел с ними и вернулся только через час, толкая перед собой больничную колыбельку и говоря со скоростью сто слов в минуту.

– Они позволили мне его вытереть после купания и сменить подгузник, а когда меняешь подгузник, надо не забыть подогнуть переднюю часть вниз, потому что там шрам от пуповины и… – Кен вытащил телефон и начал показывать мне фото, которые снял во время купания. – Смотри, какой он длинный. Смотри, как он тянется. Пятьдесят два сантиметра. А размер его головы проходит по девяносто девятой перцентили…