Финиш

Вся идея клуба основана на анонимности: чтобы знать, что происходило на собраниях, нужно на них присутствовать. Болтливость неприемлема, а его нерешительность подсказывает мне: он понимает, что болтать не стоит.

– Эта просьба и моя заинтересованность в информации останутся строго между нами, я ясно выражаюсь?

– Кристально.

Два месяца.

Два месяца. Два летних месяца, когда я уволился и остался в Париже, доверив Дому и Шону управление клубом, а сам все свободное время занимался поисками биологического отца. Два месяца я заключал сделки, чтобы братьям больше не пришлось волноваться из-за финансового положения. Два месяца рисковал, расписываясь на документах своим именем, ставил на карту свою жизнь. Два месяца приходилось уклоняться от неприемлемых действий, чтобы Антуан не лишил меня оставшейся человечности.

Что меня добило? Дом не раз исчезал, когда мне отчаянно нужна была его помощь, отчего я становился слаб и уязвим. Брат никогда раньше так не делал, потому-то я и начал подозревать, что происходит что-то неладное, и обратился за подмогой к одному из первых членов Братства.

– Хочешь, я съезжу туда?

– Нет, сам разберусь. Спасибо, Мэтт.

Закончив разговор, вызываю водителя и через пару секунд оказываюсь на заднем сиденье своей машины. Открыв ноутбук, читаю доклады от Ворона, отвечающего за наблюдение за Сесилией Лиэнн Хорнер.

– Où allons-nous, monsieur?[101]

Захожу в электронную почту и качаю головой.

– Je ne sais pas encore[102].

Отчеты, как по расписанию, приходили каждую неделю в одно и то же время, но, к сожалению, последние несколько месяцев я не прочел ни одного. По правде, у меня не было повода. Сесилия и Роман не общались с тех пор, как я видел ее в последний раз десять лет назад.

Открыв письмо месячной давности, чувствую потрясение из-за обмана Шона и Дома. Месяц назад мне сообщили, что Сесилия по-прежнему живет в Пичтри-Сити.

Дом.

Он с легкостью подтасовал факты, как неоднократно делал это и раньше. Для него это пара пустяков.

«А как же Елена?»

«Елену мы в это дело не впутываем».

Чертова. Дочь. Романа.

Кто угодно, только не она. Кто угодно, только не гребаная дочь Романа Хорнера.

Я бы стерпел любую женщину, кроме нее.

Хуже всего, что они предпочли ее мне.

Если бы тем самым они хотели быстрее свергнуть Романа, то точно бы мне рассказали. Но Дом… если он верил мне и был предан, то почему они скрыли?

От предательства в грудь словно вонзается тысяча иголок. Откупорив бутылку, дрожащими руками наливаю джин под взглядом водителя, снимаю пиджак и ослабляю узел галстука, чувствуя, как не хватает воздуха.

Почему? Почему они так поступили? Я уже почти уничтожил Романа. Годы ожиданий, годы тактических ходов. Они знают обо всем. Они знают, как близко мы были к успеху. Шон оставил гараж, чтобы вернуться на завод и накопать информацию, узнать, не упустили ли мы что-то из виду перед тем, как сделать ход.

Спустя годы ожиданий нужно было подождать всего несколько месяцев.

В этом нет смысла.

Противясь желанию позвонить кому-нибудь из них, чтобы услышать еще больше лжи, кладу ладонь на грудь, по спине стекает пот.

– Tout va bien, boss? Avez-vous besoin d’aller à l’hôpital?[103]

Качаю головой, а потом выпиваю еще один стакан джина, но в голове вертится только один вопрос: почему?

Есть только один способ это выяснить. И я до смерти его боюсь, потому что нутром чую, что уже все кончено. Отправляю сообщение Пало, чтобы тот уведомил Антуана о моем отъезде.

«Еду домой, в Штаты».

Он почти сразу присылает ответ:

«Сам ему и скажи».

Хотя за последние несколько лет отношения между нами изменились к лучшему, Пало все тот же ублюдок со скверным характером, но немного непредсказуем. Однако часто меня прикрывал. Не могу винить Пало в том, что он такой злобный подонок, учитывая, в каком окружении он вертится. Его ненависть и неприязнь к Антуану становятся только сильнее, и я уже пользуюсь этим в своих интересах. Пало годами сох по жене Антуана и теперь наконец сблизился с ней, а это точно станет финальным шагом к закреплению нашего союза. Мне просто нужно выждать.

Из-за отца, которого невозможно найти, братьев, занявшихся самодеятельностью, чувствую, как во мне копится гнев, какого прежде не испытывал. Они использовали против меня мои же приемы, сделали сторонним наблюдателем, вытолкнули из круга, в который я всех нас заключил. Уже и не знаю, смогу ли снова когда-нибудь доверять братьям, какие бы аргументы они ни привели. От этой мысли становится так больно, что я тру рукой грудь.

Тук. Тук. Тук.

После всех жертв, на которые я пошел, чтобы призвать Романа к ответу? После возможностей, что я им предоставил? Я просил лишь о верности и доверии, а они и этого не смогли мне дать.

Родной брат предал меня из-за женщины – из-за дочери нашего врага.

Подобное я и представить не мог.

«Знаешь, необоснованные предположения превращают тебя в ублюдка», – всплывают в памяти слова Дома, но во что мне теперь верить? Они врали, но, что еще хуже, сознательно обманывали меня минимум два месяца.