Читаем Финист – ясный сокол полностью

– Особо не напрягайся, – произнесла ведьма, возникнув за спиной. – Вот эти три полешка ещё разделай надвое – и хватит. Я всё равно тут до весны не дотяну.

– А что так? – спросил я.

– А конец пришёл, – ответила старуха. – Старый гад умер, родился новый, и с ним родился новый мир. Так всегда было. Новый мир рождается, когда возникает новый гад. Перемена жизни происходит только в ответ на угрозу. Теперь угроза есть, и, стало быть, мир изменится. Как только новорожденная паскудина на крыло встанет – она начнёт поедать людей. Люди сначала будут сопротивляться, потом уйдут. И мне тоже надо уходить. А сил нет. Как быть – не знаю.

– Ты не сможешь уйти, – сказал я. – Ты старая. Как ты уйдёшь? И главное – куда?

– За народом уйду, – ответила Язва. – Я ради него живу. Не ради себя же.

– Никогда бы не подумал.

– А тебе и не надо. Ты ж нелюдь. – Старуха покрутила кривым пальцем у виска. – У тебя в голове всё наоборот. Твари дремучие – и те не живут для себя, а токмо потомства ради.

Ведьма нагнулась, зажала пальцем нос и высморкалась.

– Пойдём, угостишься.

Она повела меня в дом, ковыляя медленно.

– Его можно умертвить, – сказал я, глядя в горбатую спину. – Пока он детёныш. Хочешь, я сделаю?

– Дурень, – ответила старуха. – Это я сама могу. Убить – дело нехитрое. Но я вижу: паскудина должна жить дальше.

– Это страшное и сильное животное, – сказал я. – Если вырастет – с ним будет тяжело справиться. Давай убьём сейчас.

– Нет, – твёрдо произнесла старуха. – Пусть живёт. Ни ты, ни я никого не убьём ни сегодня, ни завтра.

Мы вернулись ко входу; старуха не позвала меня в дом.

Спустя время вынесла деревянный ковш с вином, едва на четыре глотка, я выпил за три и разочарованно оттолкнул сухую и узкую ведьмину руку.

– Принеси весь кувшин.

– Ладно, – ответила старуха, – ты вроде заработал. Но учти, у тебя завтра тяжёлый день.

– Завтра будет завтра; ещё сегодня не кончилось. Неси давай.

– Что ж ты меня, старуху, туда-сюда гоняешь? – сварливо сказала Язва. – Зайди в дом, так и быть. Но как зайдёшь – не удивляйся.

И открыла передо мной тяжкую дверь, висящую на толстых, сильно подгнивших кожаных петлях; изба была кривая, ведьме пришлось одновременно и руками нажать, и ногой снизу подопнуть, и всё равно дверь открылась едва на треть; мне пришлось протиснуться боком.


Последние пятьсот лет наш летающий город медленно перемещался вдоль северной окраины срединного материка.

Жить в холоде нам заповедали основатели расы; холод закаливал наши тела.

Холод делал нас сильными.

Вертоград никогда не опускался южнее первой ледяной границы.

Наше убежище всегда парило над снежными пустынями и промороженными лесами.

Раз в пятнадцать или двадцать лет, с одобрения городского совета, состоящего из жрецов и членов княжеской фамилии, город сдвигался к западу или к востоку, на длину одного, реже – двух дневных перелётов. Перемещения рассчитывали жрецы по сложным таблицам, учитывающим длину светового дня, высоту Солнца над горизонтом, направление движения воздушных потоков и прочие премудрости, когда-то преподанные нам в школе и усвоенные мною кое-как.

Вообще, Первожрецы Ош и Хур заповедали перемещать город гораздо чаще, но каждый перелёт давался нам большими усилиями: ведь конструкция держалась в воздухе не сама по себе, а благодаря силе наших тел.

За тысячи лет наш народ многократно умножился, и соответственно выросла общая летательная сила. Но одновременно увеличилась и масса города. Когда-то выстроенный в один этаж, он теперь имел три этажа, и в каждом доме, состоящем из двух комнат, жило по две семьи, и в каждой семье имелось два или три сундука с бриллиантами, сапфирами и изумрудами, с золотом и серебром; в домах князей и вельмож и в Главном Храме количество сундуков, ящиков, кувшинов, наполненных драгоценностями, исчислялось десятками.

Город, пусть и выстроенный из самого лёгкого и прочного материала, за тысячу лет многократно потяжелел.

Для каждого нового перелёта нам требовалось всё больше и больше усилий.

Вдобавок, чем тяжелее становился город – тем сложнее управлялся.

Запретить накопление ценностей было невозможно, ибо Завет утверждал, что наш народ должен процветать и богатеть безостановочно.

Далее, великие основатели повелели передвигать нашу обитель вокруг оси мира только на восход. Но после смерти Первожрецов выяснилось, что если двигать город в одном направлении – половина пути будет пролегать над ледяными океанами, где живут лишь морские звери и белые медведи.

А народ птицечеловеков хотел бывать внизу, хотел наблюдать за земными троглодитами. И очень хотел, вопреки строжайшему запрету, вмешиваться в их жизнь.

Так властители нашего народа однажды постановили передвигать город только вдоль срединного материка, от восточного края Ойкумены – до западного, туда и обратно. На севере срединного материка повсюду жили люди, большие племена, а иногда и целые сильные народы, не уступающие в численности нашему.

Нужно признать: мы однажды поняли, что не смогли полностью порвать с нижним, диким и сырым миром.

Мы продолжали от него зависеть.

Мы не умели без него жить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Премия «Национальный бестселлер»

Господин Гексоген
Господин Гексоген

В провале мерцала ядовитая пыль, плавала гарь, струился горчичный туман, как над взорванным реактором. Казалось, ножом, как из торта, была вырезана и унесена часть дома. На срезах, в коробках этажей, дико и обнаженно виднелись лишенные стен комнаты, висели ковры, покачивались над столами абажуры, в туалетах белели одинаковые унитазы. Со всех этажей, под разными углами, лилась и блестела вода. Двор был завален обломками, на которых сновали пожарные, били водяные дуги, пропадая и испаряясь в огне.Сверкали повсюду фиолетовые мигалки, выли сирены, раздавались мегафонные крики, и сквозь дым медленно тянулась вверх выдвижная стрела крана. Мешаясь с треском огня, криками спасателей, завыванием сирен, во всем доме, и в окрестных домах, и под ночными деревьями, и по всем окрестностям раздавался неровный волнообразный вой и стенание, будто тысячи плакальщиц собрались и выли бесконечным, бессловесным хором…

Александр Андреевич Проханов , Александр Проханов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Борис Пастернак
Борис Пастернак

Эта книга – о жизни, творчестве – и чудотворстве – одного из крупнейших русских поэтов XX века Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем.Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека. В книге дается новая трактовка легендарного романа «Доктор Живаго», сыгравшего столь роковую роль в жизни его создателя.

Анри Труайя , Дмитрий Львович Быков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Генерал в своем лабиринте
Генерал в своем лабиринте

Симон Боливар. Освободитель, величайший из героев войны за независимость, человек-легенда. Властитель, добровольно отказавшийся от власти. Совсем недавно он командовал армиями и повелевал народами и вдруг – отставка… Последние месяцы жизни Боливара – период, о котором историкам почти ничего не известно.Однако под пером величайшего мастера магического реализма легенда превращается в истину, а истина – в миф.Факты – лишь обрамление для истинного сюжета книги.А вполне реальное «последнее путешествие» престарелого Боливара по реке становится странствием из мира живых в мир послесмертный, – странствием по дороге воспоминаний, где генералу предстоит в последний раз свести счеты со всеми, кого он любил или ненавидел в этой жизни…

Габриэль Гарсия Маркес

Магический реализм / Проза прочее / Проза
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм