Финист – ясный сокол

– Враньё! – заявила Марья. – Не так было. Посмотрите на неё. Платье связано по её мерке. Это я его вязала. Пальцы в кровь стёрла. Поглядите, какое красивое платье. Она сказала мне: свяжешь платье – и я пущу тебя к мужу…

– Не было такого! – закричала Цесарка. – Ты мимо меня как змея проскользнула, а я только на малый миг отвлеклась! А платье тебе твой дружок притащил, сообщник! Ночью пробрался и подсунул! Он двадцать лет внизу живёт, у него чего только нет! Всё это подстроено против меня! И против моего отца, который отвечает за жизнь вашего князя…

В этот момент в центр площади, между кафедрой и клеткой, вышел Неясыт, уже вроде бы всеми забытый и пребывавший в качестве зрителя; он поклонился князю и провозгласил:

– Я берёг твою жизнь, князь, и готов беречь её и дальше! Я приду, как только ты меня призовёшь!

Часть толпы разразилась бешеными аплодисментами, другая часть одобрительно заревела, не расслышав подробностей, но приветствуя саму красоту выпада.

Высказавшись, Несяыт гордо покинул площадь, ступая широко и сильно, то и дело кивая многочисленным сочувствующим; перед ним расступались.

Его шествие длилось достаточно долго, чтобы надоесть жрецам и князю: старики, как я заметил, уже стали уставать от длинного и тяжёлого дела, и желали закончить его как можно быстрее.

Второй жрец посмотрел на первого – старшего; тот медленно встал со скамьи, подковылял к гонгу и ударил в середину бронзового диска.

– Дело выяснено! – крикнул второй жрец. – Судьи вынесут решение. Кто первый?

– Я, – сказала Сорока, и встала с кресла.

До этого момента никто не обращал на неё внимания.

– Ясно одно! – заявила Сорока, ни на кого не глядя, но достаточно громко и решительно. – Был подкуп! Княгиня Цесарка виновна в измене!

– Нет! – закричала Цесарка. – Нет!

Раздались возгласы и свист.

– За земной девкой Марьей, – продолжала Сорока ещё громче, – никакой вины не усматриваю. За изгнанным Соловьём – тоже. Оба совершили свои деяния вынужденно, то есть – от отчаяния.

Она села.

Многие в толпе зашумели и заговорили меж собой, обсуждая вердикт первого судьи, но большинство ждало продолжения.

Теперь должен был высказаться второй жрец. Он заставил всех ждать. Наклоняясь к прочим бритоголовым, он долго с ними шептался и жестикулировал.

Толпа ждала. Цесарка всхлипывала.

Факельщики снова прошли по площади, долили масло в светильники; огни стали выше и ярче.

Второй жрец выступил вперёд.

– Княгиня Цесарка виновна в измене! Земная девка Марья также виновна в измене! Её сообщник Соловей виновен в измене!

Да, подумал я, покрываясь потом. Никогда им не доверял, этим хитрым людям в жёлтых мантиях. Может, надо было чаще ходить в храм?

Цесарка разрыдалась в голос и упала на колени.

– Успокойте её! – приказал старый князь, поднимаясь со своего места. Он оглянулся на сына, – тот сидел недвижно, с каменным лицом.

Услышав приказ, охранник, стоящий возле клетки, неуверенно поднял копьё, просунул тупым концом и попытался ткнуть Цесарку. Она плечом оттолкнула копьё и встала с колен.

– Была ли измена? – спросил старый князь у всех сразу, и обвёл взглядом площадь, тысячи голов, освещённых оранжевым пламенем. – Откуда взялось золотое платье? Кто знает – пусть скажет.

– Я знаю, – сказала Марья. – Я связала золотое платье по просьбе жены Финиста.

– Ложь! – закричала Цесарка. – Пусть докажет!

– Могу и доказать, – ответила Марья. – Платье связано пустым узлом.

– Что такое пустой узел? – спросил старый князь.

– Я покажу, – сказала Марья.

Она сделала три шага, зашла за спину Цесарки.

У всех нас, троих подсудимых, локти были связаны за спинами, но Марье это не помешало.

Она наклонилась, приблизила лицо к шее Цесарки. Схватилась зубами за верхний край платья пониже шеи – и коротко, сильно дёрнула.

Пять тысяч человек ахнули, увидев, как платье, облегающее Цесарку, подобно второй коже, подчёркивающее все изгибы её совершенного тела, – это удивительное платье мгновенно разошлось, расползлось вдоль и поперёк, и осыпалось к ногам княгини, превратившись в спутанные обрезки золотой нити.

Совершенно нагая, Цесарка завизжала. Она не могла даже прикрыться руками.

Раскаты хохота сотрясли площадь.

Десятки глоток восторженно заревели:

– Пустой узел! Пустой узел!

– Увести! – приказал князь, кивнув охране на Цесарку; клетку немедленно открыли, двое вбежали внутрь, на опозоренную княгиню набросили плащ, и она устремилась прочь; один из караульных неуверенно подобрал с пола ворох золотых нитей, но тут же сам в них запутался; охранники бегом сопроводили Цесарку до входа в караульное помещение.

– Истина установлена, – объявил старший Финист. – Виновный изобличён. Согласно Завету, он будет предан смерти.

Люди замолчали.

– Пощады! – закричали из первых рядов. – Пощады!

Князь помедлил.

Крики смолкли.

– Своей волей, сообразно с древними традициями любви и мира, я заменяю казнь на пожизненное изгнание.

Некоторые одобрительно захлопали, но другие – многочисленные – засвистели.

Но князь сделал вид, что не услышал.