Финист – ясный сокол

По совету Крепа, люди стали выносить своих умерших не в дверь, а через дыру, специально прорубленную в стене дома.

Этот обычай – он так и назывался, «вынос через стену» – был заведён примерно сто лет назад; я ещё помню времена, когда старики его оспаривали и усмехались; но при моих зрелых годах и до сих пор он соблюдается во всех общинах.

Если в доме кто-то умирал, глава семейства брал топор и пробивал в стене отверстие, достаточное, чтобы извлечь умершего. После выноса мертвеца свежую дыру тут же заделывали накрепко. Благодаря такому ухищрению мертвец, если он вставал из могилы, никак не умел найти обратной дороги. Шёл по следу – но находил не дверь, а только стену, и дыру, уже заделанную.

С тех пор как укоренился обычай выноса через стену, упыри почти совсем перестали беспокоить жителей долины, – а ветхий Креп получил своё знаменитое прозвище.

Справедливости ради я обязан сказать, что были в нашей дальней тихой долине и такие деревни, где покойники никогда не вставали из могил, не обращались в упырей, ни в сожжённом, ни в закопанном виде.

В таких деревнях – а их было и есть достаточно – люди вовсе не верили в ходячих мертвецов.

А сейчас, когда наш народ вошёл в пору невиданного расцвета, – в них верят ещё меньше: чем лучше жизнь, тем реже возвращаются к нам наши мёртвые.

Я прожил в пещере пращура Крепа, Отца Упырей, пять дней.

Креп страдал глухотой, и мне пришлось изложить свою просьбу, прокричав её прямо в стариковское вялое ухо.

Несмотря на всю свою ведовскую мощь, несмотря на дружбу с упырями, Креп тоже не сумел мне помочь.

Он лишь сказал, что Зори нет в долине.

Это был приговор.

Это лишало меня надежды.

И я не поверил. Заявил, что не уйду из хижины Крепа, пока не получу объяснений. И даже плюнул в бугристую стену пещеры, покрытую письменами, нанесёнными углём по бороздам, вычерченным каменным лезвием.

Следующие четыре дня ветхий Креп рассказывал мне, как устроено всё разумное сущее.

Рассказы его поразили меня и врезались в память; я до сих пор помню все подробности.

Бо́льшую часть времени Креп тратил не на рассказы как таковые, а на собственные вопросы: ему было важно, чтоб я всё затвердил.

Нет, он не считал меня своим учеником. Он был слишком дик, лохмат и груб, понятия «ученик» и «учитель» к нему совсем не подходили – его знание передавалось не словами, а взмахами заскорузлых рук и вращением глаз.

Он по три раза переспрашивал меня, хорошо ли я понял его слова, и заставлял, опять же по три раза, повторить услышанное.

Он говорил, что нет никакого нижнего мира; нет и верхнего.

Он говорил, что миров ровно столько, сколько живых людей, то есть – неисчислимое количество.

Каждый человек образует вокруг себя свой собственный мир: Креп называл его – «поселенный пузырь».

Каждый живущий обитает в собственном поселенном пузыре: своём и только своём.

У одних этот пузырь велик, у других – мал.

У одного – дом, дети, лес, огород, хозяйство.

У другого – вся долина: семь лесов и четыре озера.

У третьего – не только долина, но и земли за перевалом, южные леса и степи далеко за лесами, и моря далеко за степями, и люди, живущие в тех лесах, и в тех степях, и на берегах тех морей.

Любой из нас, говорил мне Отец Упырей, укрепляет свой собственный поселенный пузырь, и бывает так, что у одного человека такой пузырь – маленький и тесный, зато очень прочный. А у другого – пузырь огромен, и вмещает многое, но при этом едва держится и в любой миг лопается и рвётся на части.

Поселенный пузырь вмещает всё, во что верит человек. Всё, что он видел. Всё, о чём он мечтает.

Поселенный пузырь нельзя сузить – можно только увеличить.

Чем дольше живёт человек, чем больше он видел и узнал – тем шире становится его пузырь.

У тех, кто живёт на одном месте и думает только о семье и урожае, – пузырь маленький.

У тех, кто путешествует, думает, имеет многих друзей и товарищей, у тех, кто сомневается, кто ищет отгадки на вечные вопросы, – пузырь большой.

Пузырь может увеличиваться сколь угодно долго – вплоть до смерти человека.

Каждый может пересадить в свой пузырь свою жену, своих детей и внуков; и друзей, и даже соседей. Но в общем, как несколько раз повторил Креп, поселенный пузырь у каждого – отдельный, личный.

Вот и подруга твоя, сказал Креп, маленькая девочка – пропала, потому что вышла из своего поселенного пузыря; выпала прочь.

Увидела и встретила нечто такое, чего не вмещал её собственный мир.

Она пропала, потому что сама решила пропасть, сказал мне ветхий Креп.

Это было её желание.

Что-то увлекло девушку, что-то явилось ей и увело за собой; она ушла добровольно и самостоятельно, из своего пузыря в чей-то чужой пузырь, в посторонний мир, и теперь – в том месте, где она находится, она вполне довольна своей участью.

Так сказал мне старик-ведун, потомок пращуров, кривоногий Креп, и ещё потом повторил: не жалей её, она обрела покой; она счастлива.

Из того, что говорил мне Отец Упырей, я запомнил не всё.

Есть то, что я и запомнил, и понял.

Есть то, что я запомнил, но не понял сразу, а понял только потом, или вовсе не понял.

Есть то, что я не запомнил – зато понял.