Финист – ясный сокол

Завыли, зарычали, закашляли слюной рыси и волки-переярки. Зажужжали осы. Заухали филины, засвистели анчутки, захохотали кикиморы, запели мавки – весь лес поднялся, ожил, надвинулся со смертной угрозой.

– Стойте на месте, – сказал я остальным. – Ведьма нас пугает. Морок наводит. Ничего не сделает…

Но страх уже заполз в меня и поселился, и только усилием воли я удержался от бегства; а вот Потык не утерпел, бросился прочь.

Моей скорости хватило лишь на то, чтоб успеть ухватить его за рукав и попытаться удержать; силы в юном теле оказалось куда как немало, и мы оба повалились в траву. Он – потому что накрыло ужасом, а я – потому что слишком болели рёбра, отбитые змеевым хвостом.

Когда снова поднялись – ветер ослаб, а от морока остался только неприятный медный вкус во рту.

Я увидел: девка не убежала, даже с места не сдвинулась, как будто была сделана из камня.

Я вдруг подумал, что ничего про неё не знаю.

Она тоже могла быть ведьмой.

Или, наоборот, заговорённой.

Или ещё страшней – нелюдем, сродни птичьему князю.

Человек устроен так, что всё, попадающее в его поле зрения и чувствования, в его поселенный пузырь, воспринимается им как родственное, ясное.

Везде, куда бы мы ни посмотрели, мы, сами того не желая, видим собратьев: таких же человеков, как мы сами.

Всякий, кто говорит на нашем языке, кто имеет голову, руки и ноги, воспринимается как человек.

А это не так.

За пределами нашего взгляда и нашего обоняния, нашего собственного поселенного пузыря, – простирается бесконечный мир, о котором никто ничего не знает.

Там, куда не достигает наш глаз и наша рука, лежит неизвестность, бесконечное чёрное пространство, населённое богами, полубогами, духами, живыми, мёртвыми и полумёртвыми сущностями, запредельными тварями.

Потык, как и я, быстро пришёл в себя, вытер со лба обильный пот и даже подмигнул Марье.

– Ты смелая, – сказал он. – У вас в Резане все такие?

– Есть и смелей, – ответила Марья. – Вы, если хотите, идите домой. Я останусь. Я должна увидеть птичьего князя.

– Он тебя убьёт, – сказал я.

– Нет. Их вера запрещает наносить вред дикарям.

– А кто тут дикарь? – спросил Потык.

– Мы все.

Потык подумал.

– Нет, – заявил он. – Я никуда не пойду. Если ты тут сгинешь – я себе не прощу.

– Ждать будем, – объявил я. – Нелюдь прилетит нынче ночью. Так он обещал старухе.

– А тебе зачем оставаться? – спросила Марья.

– Затем, что я ваш воевода. За вас всех перед людьми отвечаю. Случись что – упрекать будут меня. А кроме того, мне охота ведьме насолить. Старая карга свою игру играет, а нас – использует. Хуже нет, когда человек так себя ведёт. Молодых вокруг пальца обкручивает… Тем более – ведьма… Могла бы придумать чего похитрей…

Мы отправились в лес, искать сбежавшего Торопа, и нашли его в полном порядке, сидящим у ручья, смывающим с себя грязь.

Глаза его глядели виновато, но в общем мужик явно был счастлив, что его хребет, утром сломанный, теперь отлично гнулся во все стороны.

– Я тоже останусь, – сообщил он. – Вас не брошу. Только бабке вредить не буду. Она мне здоровье спасла.

– Спасла, – возразил я, – потому что обязана. Есть уговор. Она лечит всех, кто пострадал от змея. Иначе зачем вообще нужны ведьмы? По-хорошему, её давно пора смолой облить да сжечь, со всем её гадючьим хутором…

– Это без меня, – поспешил ответить Тороп. – Но в остальном буду помогать.

И он значительно приосанился, гордясь своей отвагой, – однако в этот же миг в животе у него громко заурчало, и стало ясно, что на самом деле мужик очень хочет домой, к своему очагу, к своим курам, к горшку с горячей кашей да к жене под одеяло.

Есть хотелось, да.

И можно было теперь же пойти к старухе, повиниться за дерзость, взять у неё хлеба, утолить голод – и разойтись по своим деревням.

Но мы так не сделали.

К старухе пошли – но не за угощением, а договариваться.

Встали поодаль: как раз на том месте, где давеча ночью опустилась летающая лодка.

Лопухи и прочая сорная трава здесь была примята, и сама земля сильно продавлена, как будто та лодка была изготовлена из тяжкого железа; каким способом она летала – было неясно.

Позвать ведьму отрядили Потыка. Он был рад показать перед Марьей крепость духа и пошёл с охотой, широкими шагами. Но вернулся бесславно: сначала изба сотряслась, затем резко распахнулась дверь, а потом и сам мальчишка вылетел кубарем, словно бешеный бык наподдал ему рогами под зад.

Встал, отряхнулся, развёл руками:

– Ничего не сказала.

– И не скажу! – хрипло произнесла ведьма, возникнув из ниоткуда за нашими спинами. – Пошли вон отселева!

Теперь она выглядела совсем страшно, запредельно: вся мелко дрожала, глаза полыхали зелёным огнём, а окромя того – резная морда на её костяном посохе ожила и шевелилась теперь, похабно скалила щербатые клыки, и узкая костяная глотка издавала гадкое сипение.

Но из нас четверых никто не попятился.

Пуганый непуганому – рознь.

Тут я припомнил свой опыт боевых походов, долгие переговоры с плосколицыми сарматами и горбоносыми хуннами, поклонился и сказал:

– Прости, мать. Мы пришли не по прихоти, а за правдой. Не доищемся правды – не уйдём.

Бабка не ответила ничего.