Финляндия. Творимый ландшафт

– Здравствуйте! Добро пожаловать! – затараторил Шнырек. – Я сейчас… Извините, мне надо взять с собой кое-какие вещи… – Он исчез в своей банке, и мы услышали, как отчаянно он там роется. Через некоторое время Шнырек снова выскочил с фанерным ящичком под мышкой, и дальше мы пошли уже втроем. ‹…› Тут Шнырек так разволновался, что начал подпрыгивать; шнурок, которым был завязан ящичек, развязался, и на поросшую мхом землю вывалилось все его имущество: медные спиральки, резиновая подвязка, сережки, сушеные лягушки, ножи для сыра, окурки сигарет, куча пуговиц и среди прочего открывалка для минеральной воды. – У меня был такой хороший шнурок, но он потерялся! Извините! – пропищал Шнырек. – Ничего, ничего, – успокоил его Фредриксон, складывая все обратно в ящичек. Потом он вынул из кармана обрывок веревки, перевязал ящичек, и мы пошли дальше. Поглядев на уши Фредриксона, я понял, что он переполнен своей тайной и очень волнуется. Наконец мы остановились возле зарослей орешника, и Фредриксон, повернувшись, серьезно посмотрел на нас. – Твой сюрприз там? – благоговейно прошептал Шнырек. Фредриксон кивнул. Мы пробрались сквозь заросли и очутились на поляне. Посреди поляны стоял пароход, большой пароход! Широкий и устойчивый, такой же надежный и крепкий, как сам Фредриксон. Я ничего не знал о пароходе, но меня тут же охватило какое-то доселе незнакомое мне сильное чувство, можно сказать, возникла идея парохода; мое сердце – сердце искателя приключений – гулко забилось[37].

В 1952 году для клуба-отеля «Сеурахуоне» в Хамине Туве Янссон написала две фрески. В кабинете изображены три юных кадета из хаминской военной школы, где с 1882-го учился Маннергейм и откуда его выгнали за самоволку. А Хамина – и теперь город-крепость с большим военным училищем, с памятником 4000 офицеров, погибших в обеих войнах с СССР в 1940-е, наконец, с офицерским собранием прошлого и позапрошлого веков, где под портретами героев и мраморными досками можно неплохо поесть, когда уже кадеты и офицеры утолят свой голод пятью закусками, супом и тремя горячими. Здесь присутствие военных бодрит и украшает жизнь парадами военных оркестров, как вдохновляют военно-морской парад на Неве и красавицы-израильтянки с автоматами «узи» в Иерусалиме.

В полной форме, с киверами, спустившись на дно морское, встречают юноши-кадеты русалочку – счастливую и преображенную Филифьонку. Психоделические кораллы и косяк мелких рыбешек деликатно скрывают русалочий хвост. Удивительные глубоководные существа, грациозная змея и рыба-молот – вот истинная семья, в которую русалочка вернулась из своих средневековых моралистических приключений в финском христианском раю, а также из ужасной катастрофы Ганса Христиана Андерсена. Глядя на эту фреску, вспоминаешь нежных готических дев Хаттулы: от них ангельская мягкость сказочной живописи Туве Янссон, которая так радикально переосмыслила вековой опыт цивилизации и христианской этики.