Финский дом

– Люди думают: нет иной жизни, кроме земной. И это страшно. И чтобы заглушить страх – смеются. И вот новые атеисты новых времён легко и непринуждённо говорят о таинстве смерти. Ангел разгладил страницы и, сложив губы в ироническую усмешку, прочитал:

– «Утром просыпается и видит, что с ним что-то такое неладное. То есть, вернее, родственники его видят, что лежит бездыханное тело и никаких признаков жизни не даёт. И пульс у него не бьётся, и грудка не вздымается, и пар от дыхания не садится на зеркальце, если это последнее поднести к ротику. Тут, конечно, все соображают, что старичок тихо себе скончался… Вот этот лишний элемент лежит теперь в комнате, лежит этакий чистенький, миленький старичок… Он лежит свеженький, как увядшая незабудка, как скушанное крымское яблочко…»

Наверняка смерть будет чем-то похожа на утро понедельника.

Мимо, гудя мотором, проехал невидимый грузовик, послышался скрип тормозов, и через секунду раздался возбуждённый голос: «Смотри-ка, смотри…» Арсений повертел головой, но кроме плоскостей неба и пустыни, да Ангела, внимательно наблюдающего за ним, вокруг ничего не было.

Ангел, словно ничего не услышав, перелистнул несколько страниц:

– Или вот: «В комнату влетел свежий ветер. Из-за славянского шкафа вышла костлявая. Средиземский завизжал. Смерть рубанула его косой, и граф умер со счастливой улыбкой на синих губах».

Ангел помолчал минутку, давая Арсению подумать над прочитанным.

– Но отсмеявшись и встав на самом краю, вы замираете с трепещущим сердцем, как – уже?! И в ужасе цепляясь немеющими руками за предсмертную простыню, напряжённо глядите туда, куда нельзя проникнуть взором – что ТАМ?!

Ангел вытянул руку с книгой, и книга исчезла. Но вместо неё тут же появилась другая. Открыв её, как показалось Арсению, наугад, Ангел принялся читать:

– «Кто там? – спроси он дрогнувшим голосом… То был некто, обладающий способностью проникать сквозь стены, не прикасаясь к замкам. А когда он пригляделся, то увидел, что это была смерть…

– Погоди смерть! Ещё не настал мой час. Я должен умереть во сне, в полутьме своего кабинета, как предсказала мне в незапамятные времена слепая гадалка…

Но смерть отвечала: «Нет, генерал. Это произойдёт здесь, сейчас! Вы умрёте босой, в одежде нищего, которая на вас…» И он умер так, как сказала смерть, умер тогда, когда меньше всего хотел этого, когда после стольких лет бесплодных иллюзий и самообмана стал догадываться, что люди не живут, а существуют, чёрт подери, что самой долгой и деятельной жизни хватает лишь на то, чтобы научиться жить – в самом конце!»

Ангел кашлянул, выводя Арсения из состояния завороженности:

– Ты читал это – Габриэль Гарсиа Маркес, «Осень патриарха». Но что ты думал, читая это? Понимал ли, что читаешь? И что теперь думает об этом сам Маркес ТАМ? Как считаешь?

Что он думает? Как раз в те дни, в советские ещё времена, когда Арсений читал эту вещь, приятель рассказал ему о своём начальнике. Начальник – Очень Большой Человек – умирал. Неизлечимая болезнь. У постели семья, друзья, сослуживцы. За спиной полная трудов и заслуженных наград жизнь. Впереди… Несгибаемый коммунист, правоверный атеист вдруг жутко испугался смерти. И чем больше вокруг него хлопотали, тем тяжелее ему становилось; душевная боль перерастала в боль физическую, и не действовало никакое болеутоляющее. Стыдясь себя и своего страха, на ухо другу признался он, что покоя ему не даёт память об уничтожении храма, за которое он ратовал и в котором принял участие много лет назад. Трезвый, жёсткий, смелый, в общем-то, человек прошептал, что мерещится ему всякая нечисть!

Под страшным секретом привели к нему священника и оставили одних. О чём они говорили никто, конечно, не знает, но умер Большой Начальник со спокойной улыбкой на устах.

Стук в дверь. Хозяин открывает. На пороге маленькая косенькая, хроменькая девочка в драном балахоне с капюшоном и сломанной косой в руках.

– Ты кто?

– Я смерть твоя!

– ?!

– Да, такая вот несуразная, нелепая смерть…

Кто просто жил – тот просто умирает. Эту формулу Арсений неосознанно вывел ещё в детстве.

Ночь. Старая дедова изба. Арсений с братьями на пышущей жаром русской печке в полудрёме согревается после катания с ледяной горы. Из-за занавески видно, как в «передней» гости разливают бледно-молочный самогон в старые зеленоватые стаканы. На столе картошка, капустка, грибки, круглый ржаной хлеб, от которого дед время от времени отрезает большим ножом косые ломти. И разговор…

– Вот он и говорит: тоска что-то на душе, даже самогону не охота.

– Да, маялся, эт точно…

Да-а… И вот пришёл из баньки, повеселел вроде…

– Да, баня она кого хошь развеселит…

– Да ты слушай! Пришёл, кваску попил, лёг на кровать и помер.

– Да-а-а…