Финское солнце

– Я сам чеканил монеты с помощью трамвая номер два, – надувает губы Вестте. – А мэр его отменил, чтобы влиять на связь этого и того мира и чтобы завладеть главными богатствами всех людей.

– А откуда ты это узнал? – Всерьез заинтересовавшись, к мальчику подходит следователь Калле Криминалле.

Все прочие понимающе улыбаются.

– Бабушки рассказали на поминках по трамваю.

– Ух – ха-ха-ха, вот насмешил! – хватается за живот Упсо. – «На поминках по трамваю»!

Тут уж весь трамвайный салон начинает хихикать и хохотать, глядя на дурачка. И даже водитель трамвая Риксо улыбается. Он слышит весь разговор по внутренней связи.

– Вот видите?! – Пелле хлопает в ладоши. – Мальчику опять плохо стало. Придется его снова на лечение определять в интернат для слабоумных. А я что говорила? Ничего, вот трамвай пойдет на последний круг, я его и определю.

История шестая. «Детский мир и рыбки»

1

Борьба между Суммо и Антти возобновлялась заочно, стоило им открыть глаза. Один судорожно вскакивал с постели и бежал в сторону душа, по пути прихватывая гантели и энергично размахивая ими. Другой вяло шарил рукой по столу и нажимал кнопку будильника, чтобы, оттолкнувшись от нее, откинуться назад на подушку, прикидывая, сколько сейчас может быть времени, есть ли у него еще минутка-другая. Ну, конечно же, есть. Разве стоит в этом сомневаться? Даже не глядя на циферблат.

А потом, открывая вентили смесителя, первый обливался в душе холодной водой, растирался полотенцем, смывая с рук привкус металла гантелей и пудовой гири. А второй долго-долго сидел на краю ванны, накинув на плечи пушистое махровое полотенце и зажав концы его между ног. Он грел руки в гейзере теплой воды, стараясь продлить потоки теплого сна и плавно перетечь из одного состояния в другое. Как опытный серфер; ведь еще пару минут назад ему снилось, что он скользит по воде к песчаному пляжу, и теперь он хотел как-то продлить волну или хотя бы перескочить с одной перины на другую. А если говорить начистоту, хотел ускользнуть от реальности, утонуть в пучине забвения, снова погрузиться на самое дно сна.

Суммо предпочитал пригрезившемуся финскому солнцу свежевыжатый сок из апельсинов, который выпивал залпом, закусывая по пути сочными кусочками сельдерея. Антти же долго пил кофе, растягивая удовольствие и привыкая к отрезвляющей горечи реальности. И пока второй вновь валился на диван и листал журнал «Хоккей», до последнего откладывая момент выхода в водоворот жесткой реальности – мол, слабым не место в открытом море. Первый уже растягивался на циновке, выполняя йогический минимум для позвоночника. Вдыхал полной грудью, надевал ботинки и все так же с зажатым в легких воздухом – опять йогическое упражнение – с головой нырял в открытый мир.

2

Улица с трамвайными шпалами походит на реку, подернутую рябью. Первый стремился ее преодолеть поскорее, лишь бы не опоздать, лишь бы течением не увлекло. Вот он уже стоит в трамвае номер два с газетой в руках, пытаясь в мутных строках бюллетеня «Нижний Хутор – Коммерсант» выловить рыбку покрупнее. Второй плывет по течению, полностью отдавшись его власти, – и будь что будет. В толстом пуховике, похожем на пенопластовый спасательный жилет, с опухшим ото сна лицом он занимает жесткое, как плот, боковое сиденье – моя, мол, хата с краю, ничего не знаю. Кажется, он видит в стекле свой недосмотренный сон. А за окном проплывают то кремль, то набережная, то памятник Пупсоннену-Тутсоннену.

Наблюдать в трамвае – дело занимательное. Вагон тарахтит, как кинопроектор, а вагоны шуршат, как выпавшая кинолента. Окна, как кадры из семейного альбома, – можно показывать слайды на серых стенах хрущевок и панелек Нижнего Хутора.

Я люблю, сидя во втором маршруте, представлять себя зрителем допотопного кинотеатра с тапером-водителем и живым аккомпанементом колес. Кондуктор надрывает мой билетик, и я тут же попадаю в ритмично-динамичный мир Дзиги Вертова, вижу пассажиров сразу в нескольких ипостасях: юность – молодость – зрелость – старость. Или в других сочетаниях.

Всего несколько кадров на пленке, немного света, попавшего на лица сквозь тусклые окна, – и вся жизнь человека как на ладони. Взять хотя бы собранного Суммо Хаппонена и рассеянного Антти. Их тоже можно представить и в юности, и в зрелости и в старости.

Один будет тихо доживать в своем поместье и умрет от болезни Альцгеймера. А второй вряд ли протянет долго. А все потому, что время имеет хитрое свойство: растягивается для счастливого и довольного и сжимается для того, кто испытывает частые и сильные стрессы, кому не хватает позитивных эмоций.