Финское солнце

«Я увидел, и мне стало жутко, – пел Рокси. – Я побежал от вас, ревность-зависть-алчность-злоба, сразу во всех направлениях: на Север-Запад-Восток-Юг. Я проваливаюсь от стыда в канализационные люки и барахтаюсь в этих стоках Туони, пока не достигну низовьев всех больших и малых рек. Места, где все реки времени пересыхают, как одна. Где их русла становятся узки, словно трещины в земле. Там нет ни воды, ни земли, только мрак да пустыня. Там души умерших превратились в тварей ползучих и гадов, которые закрывают выжженную пустыню и трещины, как дзоты, своими телами. Там морозостойкие кузнечики и мухи, цикады и тли, водяные жучки и землеройки попрятались по этим щелям, чтобы пережить засуху.

Там я оказался у трухлявого выворотня. Я прошел вдоль ствола и увидел в ветвях сундук. Возможно, Древо Мира и завалилось из-за этого сундука. Потому что сундук тот цвел и сверкал, он был огромен, словно золотая тыква.

И в сундуке том были засушенная утка и жареный заяц, копченая щука и вяленый сазан, пушнина, безделушки из кости, яйца Фаберже… И товары, товары, товары. Тысячи пустых и ненужных товаров.

А в самом центре этого мира, среди обрывков сухой травы и пожелтевших газет, среди старых образов и воспоминаний, алчность водила хоровод с мертвыми старухами. Танцевала и пела веселее всех, словно была там королевой. И ее глаза сверкали, словно бриллианты. Она плясала на остатках цветущего мира, там, где ничего уже не было, кроме теней уничтоженных мужчин и кроме гадов, ползающих у ее ног. Она водила хоровод, а я играл на гитаре точно так же, как сейчас. А что мне еще остается делать?»

14

Пожалуй, пришло время сказать о самом важном: о силе Рокси. Некий Рок двигал Аутти всё вперед и вперед, к неизведанному. И рано или поздно должен был вывести Рокси за пределы этого мира.

Из-за отсутствия ванны и должного ухода Рокси порой выглядел неряшливо. А из-за больших количеств алкоголя, который частенько заменял Рокси еду и кров, одеяло и матрац, лицо его было бледным и мятым, как после бессонной ночи. Казалось, что в его длинных сальных волосах живут усталость и мокрицы.

Но когда он, выйдя из-за искусственных кустов на сцену, доставал из футляра гитару или садился за рояль, все, в том числе женщины и снобы, забывали про его плачевное положение и неказистый внешний вид.

Когда Рокси играл, многим казалось, будто кусты возгорались сами, а камни оживали и начинали шептаться с папоротниками, будто в них вселился живой дух. Вот какая волшебная сила была у Рокси Аутти.

Сам он словно впадал в транс. Мог вдруг бросить рояль, вскочить с крутящегося стула и схватиться за гитару, чтобы извлечь из нее бешеную музыку. Со стороны в такие моменты казалось, что рояль с поднятой крышкой – приоткрытый гроб, а гитара – чьи-то мумифицированные останки.

15

Джазшаман – это не профессия, это призвание. И Рокси, следуя своему призванию, каждый день выходил в область богов, духов и демонов. Это в насквозь прокуренном баре Артти Шуллера знали все.

Он мог вдруг начать скакать на одной ноге или, если сидел, на ножке стула. А мог на том же стуле пуститься в круговую жизни, будто его гитара соединялась не со штекерным гнездом, а с иным миром.

Когда Рокси нежно брал и клал на колени свою гитару из ивняка, словно люльку с младенцем, а затем наигрывал что-то мелодичное, казалось, что он может успокоить все страхи и страсти мира.

Контрабас с перьями грифа в колках Рокси прижимал к себе с любовью, словно обнимал Мировое Древо. Щепотью перебирая три его струны, он искал точку входа в коридор между верхним, нижним и средним мирами. А четвертую не трогал.

Три струны символизировали для него три потока, три струи, три реки: жизни, смерти и небытия. А черный, мрачный рояль походил на Нагльфар, готовый хоть сейчас отплыть в долгий путь.

– Эта ось и есть главная тема во всех его произведениях, – пояснял знающий все на свете философ Аско, окутываясь облаками трубочного дыма. – Потому что он умеет прорываться с Земли на Небо и с Неба на Землю. И даже ниже, в подземный мир.

– Вот зачем ты, Рокси, берешь на себя миссию пророка, или даже самого Демиурга. А ведь это гордыня, воздев палец, увещевал музыканта священник Ряссанен. – Кто тебя уполномочил спасать мир? Или ты хочешь уподобиться Ною и Аврааму? Не гореть в огне и не тонуть в волне?

– Хотелось бы… – отвечал Рокси. – Ной спасал людей от потопа, Моисей – от жажды в пустыне, а Иисус – от холода равнодушия. Но их опыт мне не подходит. Я хочу спасти людей от черных дыр их собственных депрессий.

– Ты его не любишь, потому что с виду он похож на простого человека, – вступался за товарища Антти. – Но он, как и Иисус, может спускаться в бездну и возноситься на небо.

– Не кощунствуй! – предостерегал Ряссанен. – Бесноватый он и язычник к тому же.

– А чего ты к нему прицепился? – защищал друга Антти. – Или не видишь, что человек весь выложился на сцене и теперь выжат, как губка?

– Вижу, – соглашался Ряссанен. – Я никогда не говорил, что у Рокси нет таланта. Но он никакой не пророк, а просто музыкант и импровизатор Божией милостию.

16