Фёдор Абрамов

В августе этого года «Вопросы литературы» снимают с публикации запланированное и уже анонсированное интервью с Фёдором Абрамовым. Редакционный аргумент прост – обязательства перед ранее поступившими материалами Константина Симонова и Сергея Залыгина. Между тем Абрамову также предлагается доработать интервью «более подробным рассказом о последней… и самой значительной!.. работе (“Пути-перепутья”)» – именно так будет значиться в ответном письме главного редактора Виталия Озерова 27 ноября 1973 года.

Едва вернувшись из Дома творчества «Дубулты», уже в первых числах сентября Фёдор Абрамов уезжает на Пинегу. Нежелание мириться с тем, что происходило в это время в писательских кругах по отношениюну и Сахарову, влекло его подальше от Москвы и Ленинграда. 2 сентября он запишет в дневнике: «Я скоро еду на Север, и одного боюсь: как бы меня как члена секретариата Ленинградской организации автоматически не поставили под каким-нибудь верноподданническим письмом…»

Трудно сказать, как бы дальше складывалось отношение к Абрамову со стороны властей да и Союза писателей, если бы не новое вмешательство Петра Демичева, с которым Абрамов встретился в Москве 1 ноября, как раз в тот самый день, когда в храме Архангела Гавриила, знаменитой на всю столицу Меншиковой башне, что на Чистых прудах, отпевали скончавшегося двумя днями раньше Бориса Викторовича Шергина, перед творчеством которого Абрамов низко склонял голову и о чистом слове которого однажды в своих дневниках сделал такую пометку: «Аввакумовский язык, только в смягчённом варианте. Вот бы так писать!» Несмотря на важность предстоящей встречи, Абрамов всё же успел проститься с Борисом Викторовичем, а вот проводить знаменитого поморского писателя, автора удивительных «Архангельских новелл», в последний путь на Кузьминское кладбище уже не смог: отложить столь высокий приём в секретариате ЦК КПСС Абрамов был не в силах.

С определённой долей вероятности можно предположить, что встреча с Петром Демичевым и на этот раз помогла Фёдору Абрамову разогнать грозовые тучи, плотно сгустившиеся над его непокорной головой.

14 ноября состоялось очередное заседание секции прозы и критики Ленинградского отделения Союза писателей. На повестке был всего лишь один вопрос – обсуждение нового произведения Фёдора Абрамова – романа «Пути-перепутья».

Выступающих было много, и мнения были разными. Кто-то, как это сделал Юрий Андреевич Андреев, председательствовавший на секции, расхваливая роман от корки до корки, не забыл помянуть и «Тихий Дон», поставив в один ряд с Мишкой Кошевым пекашинского Мишку Пряслина – эдакого «неистового сельского Марата». Он же, впав в безудержные, отчасти нелепые сравнения, «разоблачая» образ Егорши, заявил, что тот – «тип не социальный, но психологический, страшная фигура, которая существовала во все времена – от черносотенцев 1903 года до фашистов 1933-го, власовцев 1943-го и чилийских погромщиков 1973-го», чем сильно удивил всех присутствующих и самого Абрамова.

Литературовед Исаак Станиславович Эвентов, прежде чем охарактеризовать новое абрамовское творение, заострил внимание на начале литературного пути Фёдора Абрамова, вспомнил «оттепельный» 1954 год, когда автора статьи «Люди колхозной деревни…» характеризовали не иначе как «требовательная доброта» и «сражающийся современник». Говоря о «Путях-перепутьях», Эвентов отметил, что «сущность труда Абрамова в том, что он не может пройти мимо тех драматических обстоятельств, которые пережила деревня в 50-е годы», и что роман нужно воспринять как «звено в летописи деревенской жизни», за которым последует «звено 4-е, где действия и все герои будут перенесены почти на 15 лет», и что «наш гражданский и писательский долг – отмести от Абрамова хулу и напраслину, которая мешает ему работать, а читателям понимать его произведения».

Весьма кратким и лаконичным было выступление Юрия Сергеевича Рытхэу: «Абрамов романом “Пути-перепутья” доказал ещё раз, что писатель должен быть честным. Рецензии на роман обтекаемы. Книга у каждого вызывает своё. Это защита нашей истории от легковесного её восприятия, истории в её трудностях, истории, вырастающей в труде. От собратьев Абрамову – доброе слово».

Владимир Исаакович Соловьёв, тогда самый молодой 31-летний литератор в секции, впоследствии ставший диссидентом, а ныне известный российско-американский писатель, проживающий в Нью-Йорке, по-своему оценил композицию романа: «…В романе ощущается и некоторый мелодраматизм. Композиция романа не совсем ровная, слишком последовательная, “просторная”, словно глубокий вдох. После такого начала ждёшь и широкого продолжения. Вторая же часть какая-то торопливая, прерывистая, усечённая, автор словно хочет быстрее связать концы с концами (Михаил и Рая), углы сглажены. Вдох глубокий, но нет соответствующего выдоха».

Упрекнуть Владимира Соловьёва в высказывании о композиции романа вряд ли было возможно, да и сам Фёдор Абрамов в ответном выступлении на этот счёт не смолчал: