Фиолетовые кружева

Меня начало трясти. Нужно срочно поговорить с Зинаидой Никаноровной.

Она мой лечащий врач. Куда же еще чудесатее!?

Я пролистала дневник и вырвала лист, где была нарисована Ненасытная Мия. Взяв рисунок с собой, я отправилась к врачу.

*  *  *

– Во сне я была такой сильной, такой умной, такой независимой! Я почти поверила в нее. В ту девушку Ариадну. Я была ею, а маленькая Полина моим бледным отражением. Как хочется, чтобы то была явь! И я не больная Полина, а здоровая Ариадна.

– Полина, так кем ты была во сне? – спросила врач.

– Девушкой, которая сумела избавиться от Ненасытной Мии. Она убила ее в себе навсегда. Ее звали Ариадна.

– Избавиться от кого?

– Ненасыт… – я поперхнулась на полуслове. – Ненасытная Мия – олицетворенное чудовище – нервная булимия. Голодная Сия – ее сестра – нервная анорексия.

– Как интересно! Так, значит, во сне ты была Ариадной. А кто же Полина?

– Кузина Ариадны.

– То есть ты в теле некоей Ариадны, которая победила булимию, наблюдаешь за собой со стороны, но, конечно, во сне ты этого не понимаешь. В этом мы разобрались с тобой сейчас. Во сне ты, естественно, только Ариадна.

– Да.

– Как я поняла, что-то в твоём сне было из реальности? Что именно? И да, пока опустим некую Ариадну. Сейчас мы говорим о тебе, как о Полине. Расскажи о Полине из твоего сна.

– Моя болезнь. Мое молчание с двенадцати лет. Все про анорексию и булимию, правда. То есть, конечно, не сами действия, которые происходили во сне. Естественно, этого наяву не было. Но все те чувства, что я ощущала, были моими. Их поместили в красивую, но очень странную сказку с совершенно незнакомым сюжетом, за исключением анорексии, повлекшей смерть сестрёнки… И действительно, что Сия и Мия представлялись мне в образе чудовищ, но вряд ли в виде горгулий… Наверное, на сон сказалось, что нам с девочками недавно показывали Нотр-Дам де Пари… Про булимию правда лишь то, какие эмоции я ощущала во время приступов и какая я была чисто внешне. Полина из сна – это я настоящая до лечения. И облик Ненасытной Мии, как на моем рисунке. – Я положила на стол вырванный лист бумаги. – Остальное, конечно, плоть воображения.

– То есть, во сне ты не разговаривала?

– Нет… Но до одного момента. Во время очередного приступа булимии, я так сильно рыдала и ненавидела себя. Но вдруг сзади, со спины, подошла Ариадна. Она обняла меня, а я от неожиданности и испуга молила о помощи. Ненасытная Мия стояла рядом и глумилась надо мной. Я твердила, не переставая: помоги мне, помоги мне, мне страшно…

– Хорошо, Полина. А что ещё было общим между сном и реальностью?

– Мои родители те же, что и наяву. Отец известный художник. Только мы не живём в готическом особняке… И еще… – я виновато посмотрела на Зинаиду Никаноровну.

Взгляд задержался на ее подбородке – на нем была большая красивая родинка. Я почувствовала, как щеки заливает густой румянец.

– Странная старуха, очень похожая на вас… только вы значительно моложе.

Врач по-доброму улыбнулась.

– И ещё. Соседка по палате Леся Вивьянова была моей сестрой. Это и понятно, ведь мы так сдружились, пока лежим здесь, а во сне мы постоянно ссорились… И большинство людей из персонала, санитарки и санитары тоже присутствовали. Они были слугами моих родителей.

– Хорошо. Что-то еще?

Я наморщила лоб от усилий:

– Приблизительно к половине сна, реальность будто стала просачиваться сквозь эту фиолетовую мазню! Там все было фиолетовое! Я-Ариадна стала понимать, что у меня много общего с Полиной. А однажды баба Зита, то есть вы, прямо в лоб и спросила: «Может, ты в Полину превращаешься?»

– Выходит, я даже во сне старалась завлекать тебя в осознанность! – шутливо улыбнулась Зинаида Никаноровна.

– Да! – я робко улыбнулась. – И еще… я постоянно завидовала Лесе. Во сне мы были антагонистами: я-Ариадна – противный книжный червь и зубрила, а она легкая наивная кокетка, полагающаяся лишь на чувства…

– Почему же ты завидовала ей? Наяву ты испытываешь те же чувства?

– Да… – тихо промолвила я. – Но это зависть не как злость, а, скорее, как грусть и тоска.

– Поясни!

– Зависть-грусть о том, что я другая. За неимением свободы и легкости в выражении чувств, я привычно подавляю их, но прячусь за фасадом начитанности и ума. Компенсирую скучную жизнь знаниями. Потому и голодать начала, требуя от себя все больше и больше жесткости и совершенства, а если копнуть глубже, хотела, чтобы на меня обратили внимание. Но однажды меня прорвало, тогда-то и пришла Ненасытная Мия. Я сметала всю еду с полок и даже сухие макароны… Каждый приступ давал мне ощутить непрожитые эмоции. Я нашла способ их выражения, но какой уродливый, болезненный и изощренный! Так убивала себя, но на мгновение чувствовала радость… Леся же свободная, живая, спонтанная: когда весело – смеется, когда грустно – плачет. Я завидую ей, потому что так не умею. Она это умеет, и поэтому ее выздоровление гораздо быстрее моего, а ведь я здесь очутилась намного раньше…

– Полина, а Ариадна в твоем сне была такой же, как ты описываешь сейчас себя?

Я задумалась.

– Не совсем. Она иногда была такой, такой… дерзкой!

– То есть она умела злиться?